Сизиф

— Слова твои ясны и громки, — отвечал богатый горожанин, — но мы сошлись здесь, чтобы разделить с царицей ее заботы. Так почему бы тебе не узнать сперва, что заставляет Медею так усердно и необъяснимо долго молиться великой Гере?

— Именно это я собираюсь сделать, — говорил Язон, который, казалось, окончательно теряет всякую выдержку.

Он сделал несколько стремительных шагов, как бы не предполагая задерживаться по пути ко входу в храм, и вынужден был остановиться лицом к лицу со стражниками, только теперь осознав, что они не собираются уступить ему дорогу.

— Что это значит? — крикнул царь.

Солдат, стоявший перед ним, не ответил, продолжая в упор смотреть на своего правителя.

— Да ты, видно, спишь с открытыми глазами, — продолжал Язон. — Что ж, придется тебя разбудить, — и, широко размахнувшись, он ударил солдата по лицу открытой ладонью. Голова воина качнулась, но положения своего он не изменил, ни на шаг не отступив и крепко опираясь на копье.

— Остановись, Язон! — властно прозвучал от двери храма женский голос. — Ты наносишь незаслуженную обиду верному воину, который не может ответить тебе ударом на удар.

— Разве не царю своему он должен быть верен?

— Если у него есть царь. Стало быть, ты вернулся… — Медея оставалась в тени портика, ее черный плащ с накидкой, покрывавшей голову, сливался со мраком за открытой дверью. Голос царицы звучал твердо, но слова давались ей с трудом. — Расскажи же, какую доблестную победу ты принес Коринфу.

Язон задержался с ответом, разглядывая жену сквозь живой забор. Сизиф, который пришел на площадь не из первых, стал потихоньку пробираться вперед, чтобы тоже взглянуть на лицо Медеи. Его встревожило, что рядом с ней не было детей.

— Где дети? — спросил наконец Язон.

— Не хочешь, значит, похвастаться своими подвигами? Тогда я поведаю тебе и народу о своих. Два дня и три ночи я провела здесь без сна, молясь о нашем спасении и о детях, которые, как я надеюсь, обрели вечность, навсегда уснув в одной из ниш этого храма…

Толпа всколыхнулась было, но тут же замерла, вновь услышав голос царицы.

— …Боги не давали проясниться моему разуму. Много раз я в беспамятстве бросалась на камни, закрывшие могилу, — мне казалось, что я слышу их голоса. Но тот, кто, зачарованный мной, сложил эту могильную дверь, уже не мог мне помочь, ибо я убила и его, зная, что мне, может быть, не удастся справиться со своей слабостью. Потом мною овладевал стыд. «Неужто ты не способна охватить страшную истину бессмертия! — кричала я себе. — Разве помимо жалкого человечьего разумения нет в тебе веры во всемогущество богов, которые обещают блаженство твоим детям за такую скромную плату, как твое материнское отчаяние»? Тогда я отступала от стены и хлестала себя плетью в наказание за слабость. А скорее всего, чтобы этой желанной болью заглушить другую, гораздо более нестерпимую боль. Но она не проходила, я снова царапала ногтями неподатливый камень. Моя голова отказалась мне служить, потому что не было смысла в этих тщетных попытках. Даже если бы каким-то чудом мои руки обрели нужную силу, они не вернули бы детей, которые были уже мертвы. Они были мертвы еще тогда, когда я укладывала их на белые пушистые овечьи шкуры перед тем, как навеки скрыть от людских глаз. Могла ли я позволить им задохнуться от страха в тесной, темной каменной могиле? Нет, они мирно, без всяких мучений уснули, напоенные сладким снадобьем из аконита…

Медея говорила не останавливаясь, ровным, как будто чужим голосом. Его монотонное звучание заворожило толпу, которая в течение всей ее речи не издала ни всхлипа, ни вздоха. Не мог пошевелиться и Язон, словно скованный взглядом змеи.

— Достаточно ли полно я ответила тебе? Твои дети — в царстве блаженных, куда по моей просьбе отвела их великая Гера. И веселый Мермер, и Ферет, который без тебя научился так причудливо и гладко рассказывать множество историй, что, без сомнения, сможет порадовать ими и богов, и все бессмертные тени…

Тут голос царицы вдруг пресекся. Когда она вновь заговорила, он стал хриплым и колючим.

— Не нужно было тебе приходить, Язон. Коринфяне в тебе не нуждаются. Не был ты им настоящим царем, как не было у тебя и настоящих прав на это царство. Они были у меня, дочери Ээта, законного правителя этих мест. Но теперь и меня не захотят коринфяне видеть своей царицей. А я, уважая их чувства, не стану противиться их воле. Что же говорить о тебе, которому до сих пор не простили гибели своего царя жители Иолка, а теперь грозит справедливый гнев Фиеста?

— Да ведь это ты своими руками убила Пелия! — вскричал Язон. — Аконит! Не этим ли зельем ты свела со света и доброго Коринфа, чтобы заполучить трон?