Сизиф

— Об этом я догадался. Волки не таскают овец десятками.

— Правда. И мы бы услышали собак.

— Значит, вины за собой Евмелий не знает. А посмотреть мне в глаза послал все-таки тебя?

— Он собирался сам, но тут прибежал раб, сказал, что госпожа требует ягненка, даже не стал дожидаться, пока мы выберем лучшего, так торопился. Тогда Евмелий послал меня, бегать ему уже тяжело. Позволь мне сказать еще два слова… Не сердись на Евмелия, он хороший пастух, даром что стар. Всему меня научил, заменил мне отца. А овцы как сквозь землю провалились, точно, как год назад, когда пропали козы.

— Далеко вы ушли со стоянкой?

— Мы переместились к Нимее, что по пути к Микенам, но если ты меня сейчас отпустишь, я вернусь туда еще засветло.

— Разыщи Трифона. Скажи, чтобы он взял у кузнеца нож для зачистки копыт, — сказал Сизиф, покидая подпаска. — Жди меня здесь, мы пойдем вместе.

Поднявшись снова взглянуть на сына, он нашел его спокойно спящим. Меропа сидела рядом, следя, чтобы мальчик не повернулся во сне. Сизиф спросил ее шепотом, что же сделал фракиец, и жена рассказала, что тот сначала говорил с Главком, рассказывая какую-то сказку о летающих змеях, пока мальчик не открыл глаза. Потом, не прерывая речи, он коснулся своей уродливой рукой его головы, и мальчик перестал стонать, а еще через минуту спал так глубоко, что не слышно было его дыхания. Тогда Гилларион попросил Меропу отвернуться, объяснив, что поставит ногу на место и что зрелище это не для женских глаз, но утверждал при этом, что малыш ничего не почувствует. Наконец он снова позвал мать. Вдвоем они туго запеленали обе ровно протянутые ноги Главка в длинное покрывало, катая по лежанке безжизненное тело. Потом Меропа держала бедра сына, а гость, прижимая к постели плечи ребенка, разбудил его завершением своей сказки. Проснувшись окончательно, Главк так сильно вздрогнул, что, наверно, скатился бы на пол, если бы не их руки. Но он был спокоен, весел и явно не испытывал боли, может быть, даже не помнил о ней.

Меропе, в свою очередь, не терпелось узнать, кого же это привел в дом супруг, но Сизиф пообещал все ей рассказать, когда вернется через день, объяснив, что ему нужно пойти к стаду, и он хочет добраться туда до наступления ночи. При этом он просил жену никому ничего не говорить, а если кто будет особенно настойчив в расспросах, отвечать, что он ушел в Лехей договориться с хозяином галеры о грузе шерсти.

Следовало поспешить, чтобы их не застала в пути ночь, но тут во двор вошел еще один неожиданный посетитель.

Среди знатных жителей Коринфа Автолик выделялся хвастовством и непомерной длиной своего тела. Когда Сизиф прибыл в город, еще не успели отшуметь похвальбы Автолика, незадолго до того вернувшегося домой после длительного отсутствия разбогатевшим и, на зависть соседям, сразу утроившего свое стадо. Хозяйственная удача сопровождалась и более доблестными заслугами Автолика, который, по его словам, принимал участие в походе аргонавтов, откуда привез множество дорогих сувениров, доставшихся спутникам Язона в разнообразных столкновениях с местными народами по пути в Колхиду и по дороге домой.

Героизм участников этого позднейшего крупного события в истории Эллады был почитаем всеми. В случае же Автолика причастность к походу была еще и существенным подтверждением его высокого родства. Он давно уже без всякого смущения именовал себя сыном Гермеса, а поскольку среди спутников Язона, исчисляемых по разным сведениям то пятью, то шестью десятками, было много царей и божественных потомков, там ему и было место.

Непредвиденное появление в Эфире самого Язона должно было, судя по всему, многократно упрочить положение его бывшего соратника, так что весть о новом царе вновь оживила толки о невероятных удачах городской знаменитости, сыпавшихся на Автолика одна за другой. Но виновник шумихи удивил всех еще более, проявив качество, которого от него не ожидали. Он заметно сократил свои описания славного похода, даже изредка удерживал соседей от восхваления своих достоинств, как если бы ему показалось наконец, что боги чрезмерно к нему благосклонны и что это уж как-то слишком. Новый облик героя, смущенно принимающего восхищение окружающих, не забывая напомнить о том, как их все-таки много было на «Арго», и о преобладающих заслугах главного аргонавта, еще больше расположили эфирян к несомненному фавориту царского дома.