Скачу за радугой

Она стояла, накручивая на палец конец своей жиденькой косички, нижняя губа смешно оттопырилась, опустились всегда поднятые брови, остренький носик стал толще и добрее, в глазах стояли слезы, и не понять было, кого она жалеет больше — себя или Олю.

Неизвестно, сколько бы она так простояла, если бы не увидела мальчишек, тащивших старый котел.

Ползикова шмыгнула носом, лицо ее опять стало пронырливым и хитрым, как у лисенка. Она вытянула шею и спросила:

— Это что у вас?

— Спрос! — сердито отозвался Тяпа.

— Нет, правда?

— Не видишь — котел! — пробасил Пахомчик.

— А зачем?

— Компот варить, — разозлился Тяпа.

— Ну да! Компот… Правда, мальчики, зачем?

— Металлолом это! — брякнул Конь. — Понятно?

— А разве наш отряд собирает? — встревожилась Ползикова.

— Слушай, иди ты отсюда… — шагнул к ней Тяпа.

— Спросить нельзя?

— Вали, вали!

Ползикова отошла, поджала губы, увидев торопящегося куда-то завхоза, крикнула:

— Аркадий Семенович!

Тяпа погрозил ей кулаком и с независимым видом уселся на опрокинутый котел. Ползикова отвернулась и сказала подошедшему завхозу:

— Вот!

— Что «вот»? — близоруко щурясь, переспросил Аркадий Семенович.

— Котел.

— Я, деточка, не слепой. Куда вы тащите эту грязь?

— Лом собираем, — зевнул Тяпа. — Металлический.

— Очень нужное дело! — закивал завхоз.

— Кто больше соберет, тому премия! — ухмыльнулся Конь, подмигивая Тяпе.

— Относительно премии я не в курсе, — озабоченно почесал пальцем переносицу Аркадий Семенович. — Но раз надо — будет. У меня кровати списанные лежат. Можете взять.

— Где? — встрепенулась Ползикова.

— На хоздворе. За дровами.

— Ага! — Ползикова повернулась на пятке и убежала.

Аркадий Семенович посмотрел ей вслед и опять почесал переносицу.

— А кто будет вывозить?

— Кого? — передразнивая завхоза, почесал нос Тяпа.

— Лом.

— Не знаю, — пожал плечами Тяпа.

— Представьте, и я не знаю. Ну, ну… Тащите. Там разберемся…

Аркадий Семенович побежал, будто покатился, на своих коротких ножках в столовую, а мальчишки повалились на траву, задыхаясь от смеха. Потом Конь сел и сказал:

— Людмила идет.

— Давай в лесок! — скомандовал Тяпа. Мальчишки, как муравьи, облепили котел и скрылись за дачами.

Людмила шла не одна. Рядом с ней, широко ставя ноги в мальчиковых полуботинках, шагала докторша. Она сама была похожа на мальчика: маленькая, худенькая, с прямыми плечами, на которых белый халат висел как на вешалке. Докторша и стриглась под мальчика. И носила очки в круглой детской оправе. Только волосы были седыми, а лицо в мелких-мелких морщинках.

Сунув сжатые кулачки в карманы халата, докторша озабоченно говорила Людмиле:

— Очень странные травмы, Людмила Петровна! Я бы сказала, производственные!

— Что это значит? — не поняла Людмила.

— Повреждения кожного покрова, нанесенные в результате неумелого или небрежного обращения с режущими инструментами. Рваные и колотые раны.

— Раны?! — ужаснулась Людмила.

— Пока незначительные, — успокоила ее докторша. — Но все время у одних и тех же!

— Орешкин и компания? — мрачно спросила Людмила.

— Да… — вздохнула докторша. — Вы уж проследите за этим, пожалуйста!

— У них вожатый есть, — нахмурилась Людмила и, увидев идущего навстречу Вениамина, добавила: — Легок на помине!

Вениамин, заметив их, хотел свернуть в сторону, но остановился и спрятал руки за спину.

— Здравствуйте! — сказал он.

— Здравствуй… — буркнула Людмила. — Опять на твоих жалобы.

— А что такое? — обернулся Вениамин к докторше.

— Собственно, жалоб нет, — пожала плечами докторша. — Беспокоит количество травм во втором звене. Режутся, колются, царапаются!

— Ах, это! — беспечно махнул рукой Вениамин.

На солнце сверкнул топор, который он до этого прятал за спиной.

Докторша испуганно ахнула и отступила. Вениамин смутился и опять спрятал топор за спину.

— Так… — протяжно сказала Людмила. — Зачем тебе топор?

— Дрова решили заготовить, — ответил Вениамин. — Для костра!

— Давно заготовлены, — подозрительно смотрела на него Людмила. — На хоздворе лежат.

— Не знал… — сказал Вениамин и засмеялся. — Какие это дрова? Полешки! А мы таежный хотим запалить. В два ствола!

— Никаких таежных! — испугалась Людмила. — Я запрещаю!

— Хорошо, — покорно согласился Вениамин. — Не будем.

— Я пойду, Людмила Петровна… — сказала докторша и застучала полуботинками по мощенной кирпичом дорожке.

— Орешкина видел? — помолчав, спросила Людмила.

— А что? — насторожился Вениамин.

— Идем сейчас с Викторией Степановной, а он у изолятора в лесочке сидит. На пеньке. Сгорбленный такой… Как старичок. «Заболел?» — спрашиваю. А он как зыркнет на меня. «Спасибо, — говорит, — нет!» — Людмила вздохнула и задумчиво добавила: — Нераскрытый он для меня мальчик. И проявления у него нездоровые. Правда, они поссорились, но все-таки…

— Ты что, Люся! Опомнись! — досадливо поморщился Вениамин. — Сколько тебе лет?

— Двадцать.

— А разговариваешь, как нафталином пересыпанная!

— Спасибо! — отвернулась от него Людмила.

— Да брось ты сердиться, — тронул ее за плечо Вениамин. — Я же правду говорю.

— Ты не педагог.

— Это я уже слышал!

Они постояли молча. Потом Людмила, не оборачиваясь, спросила:

— На танцы пойдем?

— А где танцы?

— В поселке.