Скала

Мы расстелили спальный мешок, который принесли с собой, разделись и легли на него, чтобы заняться любовью при свете звезд. Мы двигались медленно, в такт ритму океана, в гармонии с ночью. Тогда мы в последний раз по-настоящему были вместе, и сила нашей любви заставляла нас задыхаться. Мы голыми спустились по камням на твердый мокрый песок, обнажившийся в отлив, и побежали туда, где вода плескала лунный свет на берег. Держась за руки, мы прыгали в волнах и вскрикивали, когда холодная вода обжигала кожу. Потом мы вернулись к спальному мешку, вытерли друг друга и оделись, стуча зубами от холода. Я притянул к себе Маршели, — с ее золотистых спутанных волос еще капала вода, — и наши губы слились в долгом поцелуе. Я заглянул в ее глаза и нахмурился, когда впервые понял: чего-то не хватает.

— А где твои очки?

Она улыбнулась.

— Теперь у меня контактные линзы.

Мне трудно вспомнить, отчего я так бурно отреагировал на известие о том, что мы едем на Скерр за гугой. Впрочем, я могу придумать для этого множество причин. Я не был особенно развит физически и знал, что жизнь на Скале будет трудной, полной опасностей и неудобств. Мне не нравилась перспектива стать виновником смерти двух тысяч птиц. Как и все жители острова, я любил есть гугу, но не очень хотел знать, как она попадает ко мне на тарелку. Мне пришлось бы расстаться с Маршели на целые две недели — или даже больше. Иногда плохая погода вынуждала охотников находиться на скалах дольше, чем они планировали. Но было и еще кое-что. Мне казалось, я снова падаю в ту черную дыру, откуда только что выкарабкался.

Я пошел к Артэру узнать, как себя чувствует его мама — в последние несколько недель мы почти не виделись. Мой друг сидел на старой тракторной покрышке у торфяного брикета и смотрел через Минч на материк. Я увидел то, чего раньше не замечал: горы Сатерленда четко выделялись на фоне пастельно-голубого неба. Значит, скоро погода изменится. Лицо у Артэра было такое, что я испугался, не случилось ли чего с его матерью. Я сел рядом с ним и спросил:

— Как мама?

Он повернулся и посмотрел на меня пустым взглядом, как будто меня там вовсе не было.

— Артэр!

— Что? — он как будто только что проснулся.

— Как мама?

Артэр пожал плечами:

— Нормально. Лучше, чем раньше.

— Хорошо, — я подождал, но больше он ничего не говорил. — Тогда что случилось?

Он достал из кармана ингалятор, вцепившись в него в своей обычной манере, нажал на серебристую кнопку и вдохнул. Но прежде чем Артэр заговорил, я услышал, как за моей спиной закрылась дверь, и с крыльца раздался голос его отца:

— Фин, Артэр уже рассказал тебе?

Я повернулся к мистеру Макиннесу:

— О чем?

— Среди тех, кто плывет на Ан-Скерр, есть два свободных места. Я уговорил Гигса Маколея, что поплывете с нами вы двое.

Если бы он со всей силы врезал мне по лицу, я вряд ли поразился бы сильнее. Я просто не знал, что сказать. Улыбка мистера Макиннеса померкла.

— Похоже, ты не очень доволен, — он взглянул на сына и вздохнул: — Как и Артэр, — и наш учитель раздраженно затряс головой. — Я вас не понимаю, мальчики. Вы сознаете, какая это честь — отправиться со всеми на Скалу? Там все работают сообща и становятся настоящими друзьями. Вы поплывете туда мальчиками, а вернетесь мужчинами.

— Я не хочу туда, — сказал я.

— Это смешно, Фин! — заявил отец Артэра. — Старейшины деревни согласны, команда приняла вас. Конечно, ты поплывешь! Ты выставишь меня дураком, если сейчас откажешься! Мне стоило труда всех уговорить. Так что вы плывете, и дело с концом, — он сердито отвернулся и ушел в дом.

Артэр только взглянул на меня, и я понял: мы чувствуем одно и то же. Никто из нас не хотел оставаться на месте, ведь мистер Макиннес мог снова выйти. Мы направились прочь из деревни, к дому моей тетки и крохотной гавани за ним. Это было наше любимое место. Там почти всегда тихо; гавань закрывают скалы, на берег вытащены плоскодонки, маленькая пристань выходит к чистой зеленой воде. Мы сели на причал рядом с лебедкой и смотрели, как на движение воды реагируют крабы в своих клетках. Краболовы держат их под водой, пока цены не начинают расти. Не знаю, сколько мы сидели так в тишине, слушая, как плещется о скалы море, а чайки жалобно кричат над ним. Так же мы, бывало, сидели после уроков. Наконец я сказал:

— Я не поеду.

Артэр повернулся ко мне с болью в глазах:

— Ты не можешь бросить меня одного!

Я покачал головой:

— Прости, Артэр. Ты делай что хочешь, а я не поеду. И никто меня не заставит.

Я ожидал, что Маршели будет на моей стороне. Но она меня огорчила:

— Но почему ты не хочешь ехать?

— Не хочу, и все.

— Это не тянет на причину.

Меня всегда бесило то, как Маршели применяет логику к тем ситуациям, где дело касается чувств. Моего нежелания должно быть достаточно!

— Мне не нужна причина.

Мы сидели в амбаре, среди тюков сена. У нас были одеяла и пиво, и мы собирались снова заняться любовью, несмотря на сенных клещей, которыми нас когда-то пугала мама Маршели.

— В Нессе много парней твоего возраста, которые готовы убить за возможность поплыть на Скалу. Тех, кто там побывал, все уважают.