Скала Дельфин

Вадим Николаевич Собко Скала Дельфин Повесть

Глава первая

Большое синее и необъятное море окружало город. Казалось, что город лежит на острове, но на самом деле за окрестностями начинались степи. Стремительными обрывами они подходили к морю. Море было продолжением степей, и ветер проносился над городом, не останавливаясь. Море никогда не было спокойным. В солнечную погоду маленькие волны разбивались о моли, обессиленные катились к берегу и там по очереди исчезали в серой, раскаленной солнцем гальке.

В порт прибывали пароходы. Они вставали на рейде, потом подходили ближе к пристани. К ним подъезжали вагоны, и в отверстия глубоких трюмов сыпалось золотыми потоками зерно, тяжело падали черные блестящие глыбы донецкого антрацита, проплывали над головами и исчезали в темноте тяжелые ящики и кипы леса. Иногда из трюмов выгружали машины в деревянных ящиках, и поезда везли их в глубь страны через широкие, покрытые роскошными хлебами степи.

С моря ежедневно приходил экспресс. Он стоял два часа у пристани, потом стекла в окнах домов вздрагивали от густого рева, за кормой высокого черного теплохода появлялся зеленый пенистый бурун, поднятый винтом, и экспресс шел дальше вдоль берегов Черного моря.

В порту целый день сновали туда и сюда маленькие катера, перетягивая баржи, краны, перегружатели; перекликались самые разнообразные гудки — от тяжелого простуженного баса голландского парохода до тоненького гудочка двухместного катера клуба «Юных пионеров». На берегу работали грузчики в мешках, свернутых, натянутых на головы, как шлемы.

Порт замирал после четырех часов, и тогда оживал город, что весь долгий летний день лежал, млея под солнечным зноем, тихий и безлюдный.

Днем солнце стояло над городом, прямо над головой. Оно было ярко слепящее и неумолимое и выжигало зеленую траву в городском саду. Только большие деревья еще сохраняли кроны зеленых листьев, под ними была густая тень, уют, прохлада.

Подступала осень, но солнце еще пекло по–летнему сильно, и каждый вечер пляж был усеян людьми.

На пристанях возвышались горы арбузов и дынь. Арбузы были длинные, темно–зеленые, и напоминали дельфинов. Прозрачные дыни словно стекали сладким медовым соком; яркие пятна красных томатов в плетеных корзинах горели, словно маки; и мелкие сливы, покрытые сизоватым пушком, лежали, ссыпанные просто на широкие темно–серые брезенты.

Подступала осень, и кое–где уже начал появляться первый терпкий и сладкий зеленый виноград. Его большие тугие гроздья лежали между круглыми, словно костяными, яблоками, первыми осенними яблоками.

Вечером, когда садилось солнце и бриз моря приносил легкую прохладу, в городском саду по аллеям зажигались фонари, и матросы с кораблей сходили в город. Они ходили чистыми улицами, совсем не похожие между собой: рыжие, как солнце, ирландцы, белокурые англичане, черные негры с яркими белками глаз и ослепительно белыми зубами, раскосые малайцы с выпяченными вперед скулами, темноволосые невысокие греки и еще много матросов всех наций.

Они слонялись по городу, пока не находили клуб моряков, там исчезали, и никакие гудки не могли собрать их до двенадцати часов ночи на пароход.

А в саду, где вечером было прохладно и свежо, собиралась молодежь со всего города.

Пары сновали одна за другой, поворачивая на точно определенном месте, и ни одна из них не проходила ни на шаг дальше. Здесь были грузчики из порта и рабочие из консервных фабрик, здесь были матросы дальнего плавания и почтальоны, капитаны и счетоводы, и еще масса другого люда, населявшего город. Все это ходило по главной аллее парка, смеясь, разглядывая знакомых и знакомясь, поднимая пыль и запивая ее теплой сладкой водой у многочисленных киосков, разбросанных по всему саду.

Все это продолжалось до тех пор, пока в клубе моряков большой колокол не объявлял о начале спектакля или кино; тогда аллеи пустели и хозяйки киосков быстро закрывали торговлю и тоже спешили в клуб.

Наконец город затихал окончательно, фонари в саду гасли, улицы пустели, и только кое–где перед домами еще оставались азартные грузчики, играющие в домино, и изредка проходили запоздавшие пары.

А когда проходили последние матросы из клуба моряков и садились в лодки, уходя на свои пароходы, тогда в городе наступала тишина, он засыпал, чтобы завтра утром снова начать горячий, солнечный рабочий день.

В один из последних дней августа 1928 года, когда солнце, перейдя зенит, уже начинало склоняться к горизонту и в порту загудели гудки на окончание работы, теплоход «Крым» приближался к городу.

Осторожно проведенный лоцманом через неширокий проход между подводными камнями, он зашел в тихую бухту и начал разворачиваться, чтобы пришвартоваться к пристани.

Высокий и стройный, окрашенный в черный цвет, с красной ватерлинией и красными кольцами на двух толстых трубах, он был очень красивый и даже величественный. Группы людей густо заполняли все его палубы. На верхней палубе пассажиры, едущие дальше, в Батуми, покачивались в плетеных креслах; внизу плотной гурьбой стояли сходящие на берег.