Скала прощания

Потрясенная, Мириамель уронила недочищенный фрукт обратно в вазу.

— Вы готовы продать меня моим врагам?!

— Ну, ну, моя дорогая, — успокоил ее граф. — Разве об этом идет речь? И кого же ты называешь врагами? Твоего отца-короля? Твоего любящего дядю Джошуа? Мы не ведем речь о передаче тебя в руки работорговцев Наскаду за медные гроши. Кроме того, — добавил он торопливо, — эта альтернатива вообще закрыта.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что не собираюсь продавать тебя никому, — сказал Страве. — Пожалуйста, не тревожься об этом.

Мириамель снова взялась за фрукт. Теперь дрожала ее рука.

— Что же с нами будет?

— Возможно, граф будет вынужден запереть нас в своих глубоких, темных винных подвалах — для нашей безопасности, — сказал Кадрах, с нежностью глядя на почти опустошенный графин. Он казался совершенно блаженно пьяным. — Да, вот это была бы ужасная судьба!

Она с отвращением отвернулась от него.

— Ну? — спросила она Страве.

Старик взял у нее из рук скользкий фрукт и осторожно надкусил.

— Скажи мне одно: ты направляешься в Наббан?

Мириамель поколебалась, судорожно раздумывая.

— Да, — ответила она наконец. — Да, туда.

— Зачем?

— Почему я должна вам отвечать? Вы не причинили нам зла, но и не доказали пока, что вы нам друг.

Страве пристально посмотрел на нее. По его лицу медленно разлилась улыбка. Глаза его, хотя и покрасневшие, сохраняли жесткость.

— Да, я люблю, когда молодая женщина знает то, что она знает, — сказал он. — Светлый Ард полон до краев сантиментами и недопониманием, что, насколько ты знаешь, не является грехом, но когда это глупые сантименты, даже ангелы стонут от отчаяния. Но ты, Мириамель, даже в раннем детстве подавала большие надежды. — Он забрал графин у Кадраха, чтобы налить себе. Монах забавно смотрел на него, как собака, у которой отнимают кость. — Я сказал, что никто тебя не продаст, — сказал, наконец, Страве. — Но это не совсем так. Ну, не смотри так гневно, юная леди! Сначала выслушай все, что я имею сказать. У меня есть… друг, думаю, что его можно так назвать, хотя мы лично не близки. Он религиозный человек, но вращается также и в иных кругах. Лучшего друга не сыскать: его знания обширны, а влияние огромно. Единственная проблема в том, что он человек необычайно, до противного прямой. Тем не менее он не раз оказывал услуги Пирруину и мне лично. Я многим ему обязан. Так вот: не я один знал о твоем отъезде из Наглимунда. Этот человек, этот религиозный деятель, также получил сведения об этом из собственных источников…

— И он? — Мириамель встревожилась. Она в гневе обрушилась на Кадраха: — Так это ты послал депешу?

— Из моих уст не вырвалось ни слова, моя леди, — сказал монах заплетающимся языком. Ей показалось или он и вправду не был так пьян, как притворялся?

— Прошу тебя, принцесса. — Страве поднял дрожащую руку. — Как я уже сказал, этот друг — влиятельный человек. Даже окружающие его люди не знают, сколь велико его влияние. Сеть его осведомителей, хоть и уже моей, имеет глубину и размах, которым я не перестаю удивляться. Так вот. Когда мой друг связался со мной, — у нас есть почтовые голуби для переписки, — он сообщил мне о Тебе. Я, правда, уже знал об этом. Он, однако, не знал о моих планах в отношении тебя, о тех, что я уже изложил.

— То есть о том, как меня продать.

Страве кашлянул, как бы извиняясь, потом у него начался приступ настоящего кашля. Отдышавшись, он продолжил:

— Итак, как я уже сказал, я обязан этому человеку. Посему, когда он попросил меня предотвратить твою поездку в Наббан, у меня не было выбора…

— Он попросил о чем? — Мириамель не могла поверить своим ушам. Неужели ей никогда не избавиться от вмешательства посторонних в ее дела?

— Он не хочет, чтобы ты ехала в Наббан. Это неподходящее время.

— Неподходящее время? Кто этот «он» и какое право…

— Он? Он хороший человек, один из немногих, к кому применимо это слово. Хоть это не мой тип людей. Что касается права… Он говорит, что речь идет о спасении твоей жизни, или, во всяком случае, свободы.

Принцесса почувствовала, что волосы прилипли ко лбу. В комнате было тепло и сыро. А этот старик с его загадками, которые так раздражают, опять улыбается, довольный, как ребенок, овладевший новым трюком.

— Вы собираетесь держать меня здесь? — медленно проговорила она. — Вы собираетесь держать меня в тюрьме, чтобы защитить мою свободу?

Граф Страве протянул руку и дернул за темный шнур, который был почти невидим на фоне портьер. Где-то наверху слабо прозвучал звонок.

— Боюсь, что это так, моя дорогая, — сказал он. — Я должен задержать тебя, пока мой друг не подаст сигнала. Долг есть долг, а услуги следует оплачивать. — За порогом послышались шаги ног, обутых в сапоги. — Это все для твоего блага, принцесса, хотя ты можешь пока этого и не знать…

— Предоставьте мне самой судить, — огрызнулась Мириамель. — Как вы могли? Разве вы не знаете, что назревает война? Что я везу важные известия герцогу Леобардису? — Она должна добраться до герцога, уговорить его помочь Джошуа. Иначе ее отец разрушит Наглимунд и безумие его никогда не кончится.

Граф усмехнулся.