Саймон пытался не обращать внимания на притяжение жуткого голоса и настойчивую силу слов. С трудом прогоняя боль, он поднялся на ноги и, спотыкаясь, начал отходить от костра и существа, прятавшегося в нем. Он опирался на Шип, как на костыль, хотя рукоять то и дело выскальзывала из покрытых кровью рук. Рана, оставленная Вреном у него на спине, превратилась в холодную боль и онемение, причинявшее ему страдание.
Существо, которое призвала Скоди, продолжало над ним потешаться, голос эхом разгуливал в голове Саймона, развлекаясь, как жестокий ребенок с пойманным насекомым.
Саймон изо всех сил старался не останавливаться, медленно направляясь в противоположную от страшного существа сторону, и ему казалось, будто жизнь вытекает из него, как песок. Визгливые голоса копателей и радостное, влажное рычание Кантаки звучали у него в ушах, точно далекий рев.
Он даже довольно долго не замечал вцепившиеся ему в ноги когти, а когда наконец посмотрел вниз, в паучьи глаза буккена, у него возникло ощущение, будто перед ним окно в какой-то другой мир, жуткое место, к счастью, отделенное от его собственного. И только после того, как острые когти начали рвать штаны, царапая кожу под ними, он вынырнул из подобного сну состояния и с криком ужаса врезал кулаком в сморщенное лицо. Но уже другие копатели карабкались по его ногам, и Саймон с отвращением принялся лягаться и подпрыгивать, чтобы от них избавиться, но, казалось, им нет числа, как термитам.
Шип снова задрожал у него в руках; не особо думая, Саймон поднял его, и черный клинок со свистом опустился на скопление злобных существ. Саймон почувствовал, как меч загудел, словно исполнял тихую песню. Став невероятно легким, Шип отрубал головы и руки, точно стебли травы, и черный гной и кровь текли по нему ручьями. Каждый взмах отзывался ослепительной болью в спине Саймона, но одновременно он чувствовал, как его наполняет безумный восторг. И даже когда все копатели, окружавшие его, сбежали или были убиты, он продолжал рубить гору трупов.
– Саймон! – приглушенный крик Бинабика наконец разорвал исступление ненависти. – Саймон! Развяжи нас!
Саймон повернулся и, спотыкаясь, направился к троллю. Кантака, морда которой до самых ушей была испачкана кровью, продолжала удерживать толпу прыгавших и визжавших копателей. Саймон снова поднял Шип и начал прорубать себе дорогу сквозь буккенов, убивая сразу по несколько штук, пока они наконец не убрались с дороги. Голос у него в голове что-то еле слышно бормотал почти без слов. Освещенный пламенем костра двор мерцал у Саймона перед глазами.
Он наклонился, чтобы разрезать веревки, связывавшие Бинабика, и у него так закружилась голова, что он чуть не упал на землю. Бинабик принялся водить веревкой об острый край Шипа, и вскоре ее обрывки оказались на земле. Он быстро пошевелил запястьями, чтобы вернуть в них жизнь, а потом повернулся к Слудигу. Сначала тролль попытался развязать узел, но у него не получилось.
– Давай, разруби веревку мечом, – начал он и вытаращил на Саймона глаза. – Камни Чукку! – вскричал он. – Саймон, у тебя вся спина в крови!
Саймон попытался заговорить с Бинабиком и не смог. Вместо этого он выставил перед собой Шип и неуклюже ткнул острием Слудига в спину. Риммер, медленно приходивший в сознание, застонал.
– Когда он спал, они ударили его камнем по голове, – грустно сказал Бинабик. – Думаю, из-за того, что он такой большой. Меня они только связали. – Он начал пилить веревки Слудига Шипом, пока они не упали на заснеженную землю. – Ты справишься?
Саймон кивнул. Ему казалось, что голова у него стала слишком тяжелой для шеи, а грохот и рев в мыслях начали уступать место пугающей пустоте. Во второй раз за эту ночь он почувствовал, что его внутренняя сущность начинает выбираться из своей раковины, и испугался, что на этот раз возвращения назад не будет. Он заставил себя стоять прямо, в то время как Бинабик помогал еще не пришедшему в себя Слудигу подняться на ноги.