– Они тоже тебя не хотят, верно? – сказала Скоди, воркуя, словно он ребенок. – Я чувствую. Скоди знает. Тебя изгнали, да, я знаю, слышу в твоей голове. Но я послала Врена за тобой по другой причине.
Она присела на корточки рядом с ним в темноте, так палатка опускается, когда из нее вынимают колышки.
– Скоди знает, что у тебя есть, – продолжала она. – Я слышала его пение собственными ушами, видела в снах. Леди Серебряная Маска хочет это получить. И ее лорд Красные глаза – тоже. Им нужен меч, черный меч, и, когда я его им отдам, они станут хорошо обращаться со мной. Они будут любить Скоди и дарить ей подарки. – Она сжала прядь его волос пухлыми пальцами и сильно дернула.
Боль, которую Саймон почувствовал, показалась ему какой-то далекой. Через мгновение, словно для того, чтобы ее снять, она осторожно провела ладонью по голове и лицу Саймона.
– Хорошенький, – снова заговорила она. – Мой друг – друг моего возраста. Именно такого я ждала. Я уберу сны, которые тебя тревожат. Я уберу все твои сны. Знаешь, я умею это делать. – Она еще сильнее понизила свой шепчущий голос, и тут только Саймон сообразил, что больше не слышит тяжелого дыхания своих друзей. Быть может, они затаились в темноте и ждут подходящего момента, чтобы его спасти. В таком случае он надеялся, что они будут действовать быстро. Сердце у него в груди казалось таким же тяжелым, как конечности, но внутри пульсировал страх, подобный тайному биению сердца. – Меня выгнали из Эйстада, – бормотала Скоди. – Моя семья и соседи. Сказали, что я ведьма. Сказали, что проклинаю людей. Выгнали меня. – И она стала жутко всхлипывать.
– Я им п-п-показала. Когда отец напился и спал, я пырнула мать ножом и вложила его в руку отца. Он покончил с собой. – Ее смех был горьким, но безжалостным. – Я всегда умела видеть вещи, недоступные для других, и думать о них. А потом, когда наступила настоящая зима, не пожелавшая уходить, у меня появился дар
Пока Скоди говорила, она рассеянно опустила холодную руку со лба Саймона на его рубашку и обнаженную грудь – так гладят собаку. Ветер стих, и в наступившей жуткой тишине Саймон вдруг понял, что у него отняли друзей. В темной комнате остались лишь Скоди и Саймон.
– Но
Глава 15. За Божественными стенами
Отец Диниван возил еду по миске, глядя в нее с таким видом, будто надеялся прочитать послание, написанное крошками хлеба и косточками от оливок, которое ему поможет. Вдоль всего стола были расставлены ярко горевшие свечи, голос Прайрата звучал резко и громко, точно медный гонг.
– … Таким образом, вы понимаете, Ваше Святейшество, король Элиас хочет от вас только одного: признания, что Мать Церковь отвечает и заботится о душах людей, но не имеет права вмешиваться в то, как законный монарх распоряжается их телесными формами.
Безволосый священник удовлетворенно ухмыльнулся.
У Динивана замерло сердце, когда он увидел, что Ликтор отстраненно улыбнулся в ответ на слова Прайрата. Вне всякого сомнения, Ранессин понимал – Элиас практически объявил, что наместник Бога имеет меньше прав на власть, чем земной король. Почему он ничего не отвечает?
Ликтор медленно кивнул, посмотрел через стол на Прайрата, затем бросил мимолетный взгляд на герцога Бенигариса, нового хозяина Наббана, который слегка занервничал и поспешно принялся вытирать жир с подбородка вышитым рукавом. Пир по поводу Кануна Середины мансы обычно являлся религиозным и церемониальным событием. И хотя Диниван прекрасно знал, что Бенигарис абсолютно и бесповоротно принадлежит господину Прайрата Элиасу, сейчас герцог, похоже, намеревался соблюсти приличия и не давать повода к конфронтации.
– Верховный король и его посол Прайрат хотят для Матери Церкви только самого лучшего, – с угрюмым видом заявил Бенигарис, который не сумел выдержать взгляд Ранессина, как будто в нем отразились слухи о том, что он убил своего отца. – Мы должны прислушаться к тому, что говорит Прайрат.
И он снова обратил все свое внимание на поднос с едой, видимо, посчитав ее более приятной компанией.
– Мы обдумываем то, что нам сказал Прайрат, – мягко ответил Ликтор, и за столом снова повисла тишина.
Толстый Веллигис и остальные эскриторы, присутствовавшие на встрече, занялись едой, очевидно, радуясь, что противостояния, которого они опасались, удалось избежать.