Скала (СИ)

Анна заверила, что это лишь на несколько дней. Анна заверила, что моё пребывание в жилой части станции необходимо руководству. Оно желает удостовериться, что я не законченная психопатка и вполне могу существовать в цивилизованном обществе, то есть в Оазисе, куда нас с Чейзом планируется отправить. Разумеется, после реабилитационной капсулы, о которой говорят все, но никто не в курсе, что это такое. По заверению Анны знаю лишь то, что мне якобы должно там понравиться.

Чушь.

А общество-то и впрямь цивилизованное! Все улыбаются, здороваются друг с другом, проводят время вместе: за играми, за просмотром фильмов каждый вечер транслирующихся на огромной плазме в общем зале. И никто из этих людей даже не подозревает, что точная копия большинства из них сейчас обживает просторы Оазиса, дышит свежим воздухом, пытается выстроить жизнь заново, возможно решает снова завести семью, детей — передать их общий ген потомству, выполнить миссию возложенную природой.

Этот жилой корпус станции люди называют домом. Таким громким и печальным словом. Всем им сказали, что территория для заселения — Оазис, — полным ходом застраивается и подготавливается к жизни. Никто из здешних не знает, что их ген, судя по всему, просто оказался слабейшим, раз в Оазис повезло отправиться не им, а их точным копиям. Логика.

Не скажу, что здесь плохо. Точнее плохо, но только для меня. Я просто не могу существовать в подземной консервной банке и при этом радоваться жизни, или хотя бы делать вид. Здесь отличные люди, вкусная еда, горячая вода, чистые простыни. И полное отсутствие солнца. Для меня это клетка. Для них — дом.

Кажется, мой ген давно должен был сдохнуть. Понимание происходящего, модель идеальной жизни в моей голове слишком не правильная — не подходящая под замыслы природы. Уверена, меня давно не должно быть в живых. Я «косяк». Исключение из правил. Как там Дженни говорила? Бельмо на глазу? Белая ворона? И она попала в точку!

В прочем… сама Дженни оказалась ничем не лучше.

Душ — завтрак — анализы — тесты — обед — время отдыха — ужин — приём успокоительных препаратов и прочих прописанных медикаментов — кино — сон.

Психбольница.

Мне жаль этих людей, в отличие от тех, кому повезло попасть в Оазис.

Счастливчики хотя бы не под землёй. Их кожа не зудит от постоянного искусственного освещения.

Охранников нет, но на остальную территорию станции не попасть — двери заперты, и без ключ-карты их не открыть. Да и если открою, что изменится? Как я без оружия прорвусь через охрану? Как попаду на поверхность? Как найду Чейза?

Да и разве это не он обещал меня найти?

Где вообще его носит?! А что если от него уже избавились?..

Стены давили на меня, серо-синяя обстановка заставляла задыхаться. Я становилась параноиком! Грёбаным параноиком!

В жилом корпусе хватало рабочего персонала, но никто из них понятия не имел о каком Чейзе вообще идёт речь. И чем чаще я получала такой ответ, тем сильнее становилась моя паранойя.

От него избавились. Точно. От него избавились.

Третий день. Четвёртый. У меня перестали брать анализы и прописали какие-то жёлтые таблетки под видом успокоительных. Я смывала их в унитаз. Предварительно опустошая желудок.

Чёрт. Это точно психушка. А жилой корпус — место избавления от слабых генов.

Бинго! Я была уверена в этом пять минут назад, пока не передумала и решила, что скорее всего над нами будут ставить опыты, быть может пустят на органы, но убивать не станут.

Анна не появлялась.

Я искусала губы в кровь. Снова взялась за привычку грызть ногти. И практически не спала — в потолке над моей кроватью скоро появится большая дыра.

Понимание того, что если продолжу в том же духе, то стану неврастеничкой и закончу свои дни здесь же — в подземной консервной банке, как снежный ком свалилось на голову на седьмой день моего пребывания в жилом корпусе.

Брожение из угла в угол и «Титаник» третий раз за неделю, потому что большинство здешних дам оказались сумасшедшими поклонницами мистера Ди Каприо, кому хочешь крышу с места сдвинет.

А на утро восьмого дня в главные двери ведущие вон из корпуса, вошла Анна, а вслед за ней белокурая девушка в белой сорочке и больничных тапочках. Кристина.

Мои ноги со свистом рванули с места. Кажется, я даже кого-то зацепила плечом и даже не потрудилась извиниться — а здесь так принято, чёрт возьми!

Это была Кристина! Она самая! Настоящая! Живая и здоровая!

Моя девочка…

Я не слышала, что говорила мне Анна, потому что кровь бурлила в ушах под громкий аккомпанемент сердца. Все звуки были размазанными, как туманная дымка. Я звала её. Звала Кристину. Держала её миленькое личико в своих ладонях, заглядывала в почти прозрачные серые глаза… В такие пустые, безжизненные глаза. Я исследовала её тело на наличие укусов, но быстро бросила это дело: если бы рафки заразили Кристину, она не была бы сейчас здесь — в жилом корпусе.