Скалаки

— Нечего подстилать, милостивый пан.

— А это что? —и слуга указал на кучу соломы в другом углу хлева.

— Этим мы кормим нашу Рыжуху. Последняя солома, и ее уже немного.

— Врешь! Живо подстели, а не то…

— Милостивый пан, только одна корова у нас и осталась, остальных позабирали, либо они подохли, и этой недолго… пока хоть немного молока дает. Худо приходится, добрый пан.

— Довольно болтать, старая лиса! Пойдешь, или я тебя…— и приезжий замахнулся на крестьянина плеткой, которую держал в руке.

Старик медленно повернулся и, вздохнув, пошел.

— Не смейте брать солому нашей Рыжухи! — раздался звонкий детский голос.

Мужчины с удивлением посмотрели на мальчика, загородившего солому. Крестьянин испугался, но незнакомец быстро пришел в себя и замахнулся плеткой на парнишку.

— Милостивый пан, ведь он еще глупый! —взмолился старик и заговорил с внуком, стараясь казаться строгим: —Пусти, Иржик, не то проучу тебя.

Понурив голову, мальчик молча отошел.

Старик нагнулся над соломой, потом выпрямился и снова взглянул на незнакомца. В его глазах он прочел неумолимый приказ и стал безропотно стелить солому господским лошадям.

— Еще, еще, гуще стели! —покрикивал незнакомец. Мальчик вышел из хлева. Он не мог спокойно смотреть, как

бросают под ноги лошадям корм бедной Рыжухи, а она уныло глядит на них большими мутными глазами.

— А теперь засыпь корма, напои лошадей!

— Дать-то нечего, милостивый пан, только и было, что соломы для Рыжухи, да и ту пришлось…

— Будет тебе врать, старый мошенник. Да я и сам все найду.—И, выдернув лучину, приезжий быстро прошел в сени, к деревянному ларю, стоявшему у стены. Подняв крышку, он отбросил несколько пустых мешков и обнаружил под ними небольшую кучку отрубей, а в углу, в плетенке, немного грубой черной муки, походившей на пыль.

— А это что? —спросил приезжий у подошедшего крестьянина и указал на отруби и муку. Глаза его сверкнули, на губах появилась злорадная усмешка.

Старик поднял седую голову, его глаза под белыми бровями загорелись гневом, но, сохраняя внешнее спокойствие, он только глухо сказал:

— Это мы сами едим, милостивый пан, это наши последние запасы. Когда они кончатся, нам нечего будет есть.

— Не выкручивайся! Не хочешь кормить господских коней. А ну-ка собери все это да засыпь им.

— Милостивый пан, это последнее, что у нас осталось. Но милостивый пан повелительно взмахнул рукой, при

этом плащ его откинулся и на темной куртке блеснули серебряные галуны.

— Солдаты у нас все позабирали: и скот, и хлеб, и корм; ничего не осталось, милостивый пан, плохо нам приходится, голодаем…

Но все возражения были напрасны, и старому крестьянину пришлось выполнить волю пана, которого он принял за офицера. Всякое сопротивление было бесполезно — что мог сделать старик против двух вооруженных людей?

Вскоре приезжий отправился в горницу, предупредив, что вернется и проверит, все ли сделано как следует. А мальчик медленно пошел в хлев к деду, который кормил господских лошадей, и стал гладить тощую Рыжуху. Никогда раньше он I не видел таких красивых лошадей, такой сбруи, и на. первый взгляд они ему так понравились, что у него даже глаза заискрились,—теперь же он отвернулся от них и грустно смотрел на корову, которая жадно слизывала остатки соломы, рассыпанные вокруг кормушки.

— Ступай, Иржик, ступай,—взволнованно сказал старик внуку, закончив тягостный труд.—Боже! Боже! —вздохнул он и поднял глаза к небу.

Когда они вышли в сени, вслед им донеслось слабое мычание Рыжухи. Мальчик вздрогнул и посмотрел на деда, опустившего голову.

— Иди к Марии,— шепнул старик внуку,— скажи ей, чтоб не показывалась, а сам возвращайся сюда.

И он вошел в горницу.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

СЕМЕЙНАЯ ХРОНИКА

Усадьбу, где всадники нашли пристанище, в селе и округе называли «На скале». Усадьба, обращенная лицом к узкой горной дороге, размещалась на скале. Шагах в двадцати позади двора скала почти отвесно спускалась к стремительной горной речке, это был крутой обрыв, густо заросший кустарником и невысокими деревьями.

Теперь все было покрыто снегом, и лишь темная скала выделялась на белом фоне; молодая ель, вросшая корнями в скалу, склоняла свои ветви под тяжестью снега. От дома к речке, извиваясь змейкой, сбегала узкая тропинка, по которой ходили только обитатели усадьбы. Летом ветви деревьев и кустов прикрывали ее зеленым навесом. В окрестности мало кто знал об этой тропинке.