Скалаки

«На скале» снова стало печально: Лидушка наслушалась всяких вестей об Иржике. Балтазар мог бы успокоить ее, но он не хотел раскрывать того, что доверил ему Иржик — о мнимом сумасшествии, о больших замыслах,—драгун считал это тайной. Он только и сказал Лидушке:

— Не придавай этому значения, девушка, рассудок у него здравый, может быть, более здравый, чем у нас с тобой. Он должен так вести себя.

«Почему должен?» —спрашивала Лидушка сама себя и много об этом думала. Утехой ей была библия, которую оставил Иржик.

Настали святки. Однажды в светлую звездную ночь Лидушка возвращалась с Ванеком из села, куда они ходили к заутрене. Был сильный мороз. Старый солдат и девушка спешили домой. За селом у старых кленов они вдруг остановились, из-под деревьев навстречу им вышел Иржик с цимбалами за плечами. Лидушка даже вскрикнула от неожиданности. Скалак радостно пожал ей руку.

— Вот это для нее хороший подарок,—бормотал Ванек, шагая по скрипучему снегу к дому,—у молодых кровь горячая, вдвоем хоть всю ночь простоят. На посту, поди, не выстояли бы.

Иржик с Лидушкой медленно шли вслед за ним.

— Что же ты так долго не вспоминал о нас, Иржик?

— И на минуту не забывал, но…

— Если бы ты знал, чего только о тебе люди не говорят.

— Представляю себе, но эти разговоры скоро кончатся.

— Ах! —вздохнула Лидушка.—Когда же?

— Как только закончу свое дело, а затем, затем…—и он замолчал.

— Как я боюсь за тебя! А что ты, собственно, замышляешь? Я догадываюсь, но ты так мало мне доверяешь.

— Вспомни, что ты мне говорила в ольшанике и на Турове. Ты ведь знаешь, сколько мы выстрадали. За все нужно расквитаться, и я хочу, чтобы люди были людьми, а не рабами.

Они остановились на вершине холма, с которого был виден весь гористый край, занесенный снегом.

— Посмотри, Лидушка, на эти деревни. Среди них нет ни одной, и даже ни одного дома, где бы люди были счастливы. Теперь они спят, а завтра, только проснутся, их снова ожидают беды, нужда, заботы и тяжелый труд. Да и кто знает, спят ли они? Многие из них в слезах и тревоге мечутся на постели. И напрасно они жалуются и взывают к богу. А у тех,— он указал вдаль, где виднелась башня замка,—там всего в избытке, там пируют, сорят деньгами, нежатся на пуховых перинах. И все это за счет измученного народа. А разве они не такие же смертные, как и все мы? Мой отец кончил жизнь на виселице’ только потому, что он защищал себя и вступился за весь народ. Мы должны уметь прощать, но им простить нельзя. Они не ослабят гнета, у них нет совести, нет сердца, и за это их постигнет божья кара. Ты понимаешь, если во всех деревнях народ прозреет, восстанет и начнет требовать: «Поступайте по справедливости!», то этот гордый Находский замок и все другие замки содрогнутся, и паны узнают, что мы не слепые и не глупцы, что мы люди. Вот чего я хочу и вот чего добиваюсь, и бог мне поможет. Мы должны действовать сами.

Глаза юноши сверкали. Лидушка с восторгом смотрела на его вдохновенное лицо. «Разве может так говорить помешанный?» Она сжала его руку и прошептала:

— Сохрани тебя бог, Иржик! Больше я не стану по тебе плакать, я буду за тебя молиться!

На Новый год Балтазар и Рыхетский встретились в наход-ской корчме.

— Ну, как Иржик, Уждян?

— Так, как вы и думали. Он не помешанный. Вам-то я могу довериться.—И Балтазар рассказал ему обо всем.

— Да,—кивал головой Рыхетский,—это настоящий Скалак. Работа ему предстоит большая, но не знаю, может быть, она и не понадобится. Говорят, что при дворе уже подготовляют отмену барщины.

— Подготовляют, кум, и вы этому верите?

— Ну, если ничего не выйдет, тогда уж и -не знаю… Иржик у вас? У меня он не был с тех пор, как помог нам своим советом.

— Он собирался к вам. Возможно, что завтра вы его увидите.

Окончив разговор, они подсели к остальным посетителям, которые сидели за большим столом и о чем-то спорили.

— Да вот Рыхетский и Уждян! —вскричал один.—Они его там видели.

— Кого?

— Нашего князя.

— Да, да! —с живостью проговорил Балтазар.—Видели. Мы как раз вышли из дворца, и он чуть не задавил нас. Князь ехал на красивом белом коне рядом с богатой каретой, в которой сидела какая-то графиня. Все на нем сверкало.

— Верю! А графиня, говорят, не его жена?

— Ну, уж конечно, чужая— да ведь у панов так водится.

— Что правда, то правда. Говорят, он в этом году к нам пораньше пожалует.

— Все едино. Управители будут нас обдирать, как всегда, а к нему и не приступишься.

— А лучше всего было бы сделать так, как говорил сумасшедший Иржик. Он рассказал нам, что был в Поржичи, Слави-кове, Павлишове, Липом, Слатине, одним словом, во всех окрестных деревнях, и будто крестьяне повсюду заявили, что они не выйдут на барщину. И будто бы так и не вышли. А еще Иржик смеялся и говорил, что, дескать, в замке сердились, ругались, просили, но ничего не могли поделать с крестьянами. Ну и выдумал сумасшедший!

— Кум, а ведь он прав,—сказал драгун.—Если бы во всем крае и во всем королевстве так поступили, посмотрели бы мы тогда…

— Черт возьми! Каков безумный! Где он теперь?