Скалола. В осаде (сборник)

...Они оказались проворнее, чем мог ожидать Хел. И Квейлан, и Кристель, и даже Тревис успели отскочить к скале за ничтожную долю секунды, прежде чем лавина коснулась площадки и с ревом помчалась дальше, все ниже, к елям, к равнине. Кеннет и Телмар лишь сделали шаг назад. Им, караулящим Хела, собственно, ничто и не угрожало. Негр даже не поморщился, когда лицо его лизнул ледяной шершавый язык гудящей снежной реки. Брайан пригнулся и плашмя кинулся на землю. Только это и спасло незадачливого стрелка.

А вот Дереку повезло куда меньше. Он как раз собирался выстрелить снова, когда над ним вдруг возник огромный, белый, беснующийся «зверь».

Лицо его моментально исказил дикий панический ужас. Пальцы бандита с неимоверной, нечеловеческой силой сжали рукоять «кольта». Хелу даже показалось, что он увидел, как сталь поддалась, уступая давлению, и вогнулась, проступая между пальцами, словно растопленный воск. Но это, разумеется, только показалось. Дерек заорал, и в распахнутом, искривленном гримасой дикого страха рту мелькнули черные прорехи и мертвенно розовые десна, там, где отсутствовали зубы. Глаза полезли из орбит, как у задыхающейся рыбы. На совершенно белой, застывшей маске лица они смотрелись, словно стеклянные шары с нарисованными черными пятнышками зрачков.

Таким Дерек и запомнился Хелу. Перепуганный, жуткий в этом своем безумном испуге, уродливый, будто Квазимодо — «звонарь» Собора Гор Сан-Хуан, балансирующий на самом конце площадки, изо всех сил стремящийся удержаться на ней, смотрящий навстречу летящему, искристому, бесформенному хищному призраку. Голова его запрокинута, тело выгнуто странной дугой. Позже Хел думал, что даже если бы этого парня не убила лавина, он все равно рухнул бы вниз. Но снег настиг жертву. Миг, и темная фигура, замершая в нелепой позе человека, получившего удар ножом под левую лопатку, исчезла, словно ее и не было. Даже последнего крика, взывающего о прощении к Господу, не было слышно. Все спрятал оглушающе громкий, неистовый рев. «Концерт» природы, в котором даже буран казался не более, чем затерявшейся в какофонии медных флейтой.

«Это и было лицо незваной смерти, — подумал Хел. — Оно разное, но всегда его можно узнать по одинаковым глазам, рту и этой белизне».

Сверху докатился отдаленный глухой крик и в воздухе промелькнуло что-то черное. Очертания невозможно было разобрать в слишком быстром потоке, но Хел почувствовал, как сердце его... сжалось. Гейб умер. Его больше не было. И он ощутил боль, почти столь же сильную, как та, которую он познал тогда, на утесе, потеряв Сару. Странно, Хел и ненавидел Гейба и любил одновременно, но только сейчас, поняв, что крик принадлежал его другу, наконец постиг, что тот для него значил. Даже не дружба — в последнее время можно ли было говорить о дружбе? — а сам факт существования Гейба в этом странном непостижимом мире...

А затем сверху хлынул настоящий денежный дождь. Тысячедолларовые «капли», мгновенно рождающиеся из небытия, проживающие крохотную жизнь и вновь исчезающие, уходящие в забвение. Хел равнодушно наблюдал за зелеными крапинами. Он не испытывал волнения, желания кинуться вперед, поймать несколько штук и сунуть в карман, нет. Но Кеннет чуть шагнул вперед. Тревис схватил его за руку, однако негр легко выдернул ее с брезгливой гримасой. Полицейский чуть пожал плечами и посмотрел в сторону, тут же наткнувшись на взгляд Хела. Губы его шевельнулись, он что-то крикнул. Слова заглушила лавина, но Хел прочел их по губам: «Отвернись, мать твою!» и прокричал в ответ: «Пошел к матери, дерьмовый урод!»

Тревис не умел читать по губам и вновь уставился в денежный поток.

Вторым равнодушным, или, скорее, очень сильным, умело скрывающим свои эмоции, был Эрик Квейлан. Бандит взирал на происходящее с ленцой, спокойно, будто они теряли не деньги, а банкноты для игры в «Монополию». Лишь подсознательно проговариваемые слова выдавали его. В какой-то миг, когда грохот стих, Хел успел даже разобрать, что именно шептал Квейлан: «Дьявол! Дьявол! Дьявол!» Много-много раз подряд, с одинаковой механической монотонностью.

Остальные же так или иначе проявляли охватившее их возбуждение.

Хел опасался лишь одного: как бы оно не переросло в ярость, которую будет чертовски сложно обуздать. Люди, подобные им, склонны обвинять в своих неудачах других, да и злость срывают на том, кто подвернется под руку, а таких здесь всего двое: он и Тревис. Этого человека почему-то очень не любят все, включая Квейлана.

Лавина стихла резко, лишь далеко внизу еще трещало, гудело, выло.

Кеннет приблизился к краю, осторожно заглянул в бездну, поднял что-то со снега и повернулся. В руках он держал одну-единственную, чудом уцелевшую купюру.

— Черт, — наконец сказал негр. — Вот это дерьмо! Все видели? Бум! — и тридцати миллионов как не бывало! А все из-за этого ублюдка Уокера.

— Да, — согласился Квейлан, поглядывая на Хела. — Твой друг сейчас устроил себе самые дорогие похороны за всю историю Соединенных Штатов.