Скальпель и автомат

11 мая разворачиваемся в поселке Уразово Воронежской области. Юго-Западный фронт. Станция небольшая, квартиры заняты войсками, все здания целы. Под госпиталь нам выделена бывшая школа. Офицерский состав обмундировали и выдали знаки различия, остальные — в гражданском. В госпиталь прибыл новый начальник, военврач III ранга. Н.И.Глебин назначен руководить медчастью.

Работа идет в настоящей фронтовой обстановке. Авиация бомбит Валуйки, Купянск и Уразово. Разрывы бомб сотрясают здание школы, тревога за тревогой. Положив вещмешок в доме у Индиной, быстро развернули госпиталь и приняли в перевязочной более 400 раненых. Начала обрабатывать. Бойцы сидят у стен, ждут, а новые все прибывают. Иду по коридору. Темновато, кругом полно людей.

— Сестра! Проводите меня в другую перевязочную на гипсовку! Обернулась — передо мной раненый. Рука перевязана, нога полусогнута, в бинтах, палка в здоровой руке.

— Обопритесь о мое плечо и пойдемте!

Он прыгал на одной ноге, слегка стонал.

— Сестра! Вы меня не узнали? Смотрю на него.

— Помните в Купянске, казачок?

У меня в глазах потемнело, я даже отшатнулась. Веселый казачок? Передо мной стоял изможденный калека. Усталые глаза, серое лицо. Грязный. Кровь запеклась.

— Вам неприятно, сестра? Не беспокойтесь! Я еще за себя и товарищей посчитаюсь, только лечите быстрее!

Несколько дней ему было плохо, а затем он быстро стал выздоравливать. Из командировки приехал Минько, привез письма. В конце июня фронт приблизился к Уразову. За меловой горой уже идут бои, все время вздрагивает земля, гудит, словно стонет. Слышу: «У кого вторая группа крови, в операционную!» Бегу. На столе в операционной лежит молоденький офицер, на побелевшем лице капельки пота, как роса. Берут у меня каплю крови из пальца и у раненого тоже, проверяют на совместимость. Игла легко вошла в вену, и вот моя кровь уже спешит на помощь. Раненый дышит глубже, на щеках появляется розоватость. Вот он уже повернул голову, посмотрел на меня и спросил: «Девчачья кровь?» «Не волнуйся! Она у нас боевая и смелая», — ответили ему. Голова у меня кружится, красные пятна мельтешат в глазах. Иглу вытащили, дали стакан горячего чая. Медленно иду в перевязочную, чувствую слабость, хочется сесть, но времени нет — раненые все идут и идут. Проносятся с воем самолеты, ухают орудия, падают бомбы. Раненые выходят из боя группами, помогая друг другу, даже не прикрывая ран, из которых каплет кровь. Перевязываем и срочно отправляем в тыл. Основная работа свернулась, кончились перевязочные средства. Мне приказано в маленькой палатке перевязывать, пока есть кое-какие остатки. Залаяли минометы, мины ложатся ровно, осыпая осколками. По меловой горе бегут раненые бойцы, а там, дальше, появились черные силуэты — это фашисты бьют по отступающим раненым красноармейцам. Темнеет, быстро перевязываю, экономлю бинты.

Вот они и кончились.

Так в моей памяти запечатлелся фрагмент операции по освобождению Харькова. Успеха она не имела. Фашисты готовили второе летнее наступление и обрушились на Воронеж и Сталинград. Ночью остатки перевязочной погрузили и выехали.

В Острогожске нас уже ждали. Было 23 июня. Госпиталь подформировывают, работает комиссия, по одному вызывая в кабинет. Мне хотелось быть с Варварой Николаевной — я ее любила. Всегда со мной, как родная сестра, и Оля. Стою у крыльца, один за другим проходят наши работники. Подошел капитан, посмотрел на меня оценивающе и говорит: «А вот вас я к себе в госпиталь возьму!» И рукой по спине похлопал. Этого я не терплю! Взбешенная, вбежала на крыльцо. А сама думаю, в каком же он госпитале? Председатель комиссии спросил фамилию: «Вы зачислены в госпиталь». «Прошу откомандировать на фронт, не останусь, все равно сбегу! Отправляйте на фронт!» «Хорошо! Зайдите за документами через полчаса».

Подавая пакет, штабист спросил: «Верно, поссорились с кем-нибудь?» Ну как я скажу? Мотнула головой, прощайте! Прощайте, дорогая Варвара Николаевна, милая Оля! Еду в медико-санитарный батальон 262, в 175-ю стрелковую дивизию, где командиром генерал Александр Демьянович Кулешов.

А вот и попутный эшелон. Мелькают полустанки. Дремлю, уставшая. Опять завыли пикирующие «мессера», рвутся бомбы. Взрывной волной меня выбило из вагона, кубарем на траву. Встала и бегом. В ушах гудит, будто самолет только за мной гонится, из сил выбилась, обернулась — вдали на насыпи все горит, черный дым тянется шлейфом. Самолеты улетели, а гул в ушах не прекращается. Неподалеку наши войска идут. По тропе наперерез.

— Ваши документы?

Проверили, иду к деревне, смотрю — у оврага дом словно сам подпрыгнул и умчался, рассыпавшись, в небо. Это немецкие минометы обстреливают деревню. Прохожу по улице, из-за загородки зовут: «Сестра! Поди сюда!» Заглянула — у дома лежат раненые. Перелезла через трясущийся забор:

— Чего вы ждете, братцы? Видали, как дом улетел?

— Обещали забрать на машине, не дойти нам самим!

— Ребятки, подумайте! Машина должна подъехать с грейдера через поле, она же буксовать будет. Да и войска ушли. Рано или поздно надо двигаться вперед, на грейдер.