Скальпель разума и крылья воображения

Who hath ever felt the change of love,
And knowne those pangs that losers prove,
May paint my face without seeing mee,
And write the state how my fancies bee,
The loathsome buds grown on sorrow's tree.
But who by hearsay speaks, and hath not fully felt
What kind of fires they be in which those spirits melt,
Shall gesse, and faille, what doth displease,
Feeling my pulse, misse my disease.

О nо! О no! trial onely showse

The bitter juice of forsaken woes;
Where former blisse, present evils do staine;
Nay former blisse addes to present paine,
While remembrance doth both states containe.
Come learners then to me, the model of mishape,
Engulfed in despair, slid downe from Fortunes lappe:
And as you like my double lot,
Tread in my steppes, or follow not.

For me alas I am full resolv'd

Those bands alas shall not be dissolv'd;
Nor breake my word though reward come late;
Nor faille my faith in my failing fate;
Nor change in change, though change change my state.
But alwayes one my self with eagle eyed truth to flie,
Up to the sunne, although the sunne my wings do frie;
For if those flames burne my desire,
Yet shall I die in Phoenix fire[799].

Точно указаны причины меланхолии (change of love; pangs that losers prove) и описана картина заболевания (my fancies bee, The lothsome budsgrown on sorrow's tree). Создается образ души, переплавленной, выжженной, покрытой копотью, чадящей, почерневшей от горя и страданий: «What kind of fires they be in which those spirits melt». Что вполне соответствует этимологии слова «меланхолия», которое в переводе с греческого означает «черный» (melas) + «желчь» (cholё).

Болезнь оказывается плодом познания земной любви, которая соотносится с историей грехопадения, когда была извращена любовь божественная: «former blisse, present evils do staine; / Nay former blisse addes to present paine, / While remembrance doth both states containe». Ф. Сидни последовательно смещает характер недуга в духовный план, поскольку немощь поражает все способности души, начиная с воображения. Она питается воспоминаниями о былом блаженстве, разум отказывается от здравомыслия, воля разъедена отчаянием (Engulfed in despair, slid downe from Fortune's lappe).

Любовная неудача становится отправной точкой для постижения природы вещей в несовершенном, изменяющемся, обманчивом мире, что дает надежду на выздоровление: «Nor breake my word though reward come late; / Nor faille my faith in my failing fate; / Nor change in change, though change my state». Лирический герой уповает на интеллект, наделенный способностью приблизиться к истине. Душа может освободиться от желаний, причиняющих страдания, если поднимется к Солнцу Истины: «But alwayes one my self with eagle eyde trueth to fie, / Up to the sunne, although the sunne my wings do frie; / For if those flames burne my desire, / Yet shall I die in Phoenix fire».

Этот образ несет отпечаток учения Платона, согласно которому люди пребывают во тьме незнания. Их представления уподобляются неверному отсвету солнца в пещере, а суть вещей они видят гадательно, только их тень. Немногие могут подняться к выходу из пещеры, и единицы способны вынести свет познания, поскольку глаза привыкли к мраку неведенья[800]. Невыносимое для человеческого глаза познание и трудное восхождение способны сжечь черную копоть меланхолии и возродить страдающего из пепла горя, подобно Фениксу.