Скальпель судьбы

А ещё надо позвонить в столицу в Центр реабилитации детей с детским параличом, говорят, что там здорово помогают маленьким пациентам. Хотя состояние семилетнего Алёшки становится всё хуже и хуже. Но Катя борется за жизнь сына всеми доступными методами, а значит, надежду терять нельзя. Одно радует, что малышка Инночка Шанина растёт шустрой и смышлёной девочкой. Дети… они с Ромой женаты уже не первый год, а желанная беременность так и не наступила.

Уже поздно вечером она сквозь сон услышала звук брошенных ключей, грохот разбившейся тарелки и пьяный смех мужа вперемежку с матом. Как же хочется тишины, покоя и… счастья. Где же оно заблудилось?

Три года назад. Катя

Катя быстро шла по коридорам клиники, здороваясь с коллегами и пытаясь сдержать улыбку. Ирина только что сообщила ей, что в столичном Центре реабилитации детей с церебральными параличами готовы принять её с Алёшкой на целый курс! А это и кинезотерапия, и массаж, и занятия с нейропсихологами и логопедами. Говорить Алёша стал немного лучше, он даже произносит целые слова, но понимали его только близкие люди, что общались с мальчиком постоянно. А сейчас, когда появилась надежда на улучшение состояния её сына, ей хотелось поделиться этим с самым близким человеком. С Алексеем Петровичем Фадеевым. С Алёшей, что спас жизнь ей и сыну, в честь которого она и назвала своего малыша.

Катя оглянулась, чтобы убедиться, что коридор пуст, и на цыпочках свернула за угол. Дверь в кабинет Алексея была приоткрыта, Катя взялась за ручку и резко остановилась:

— Не могу я, понимаешь, Игорь! Смотрю на него, а у самого тот крендель перед глазами, папаша его настоящий. Я пытался. Долго пытался, но давно понял, не смогу я его принять, — голос Фадеева затих.

Раздался щелчок зажигалки и наступила напряжённая тишина.

— Катя знает? — Шанин говорил очень тихо, но Катя, что привыкла прислушиваться к малейшим звукам из комнаты сына, его услышала.

— Нет, я не могу ей этого сказать. Но думаю, что она и не думала об этом никогда. В Алёшке заключена вся её жизнь, вся её вселенная. А мне этого мало, понимаешь! Я не хочу редких встреч раз-два в месяц, я хочу, чтобы она была со мной постоянно. Но это просто невозможно, потому что есть он. Её сын.

Фадеев замолчал. Катя услышала звук льющейся воды.

— Вначале я думал, что подрастёт чуть пацан, и всё будет иначе, хотя меня ещё в роддоме неонатологи предупреждали, что у него мозг может быть повреждён. Когда потом стало ясно, что изменения необратимы, я помогал. Помогал как мог. И поездки в столицу, и программы разные искал, и консультации. Ты же знаешь, мы даже в Испанию летали в институт Гуттмана. Только всё это зря. Я это понимаю, я ж не мальчишка, врач всё-таки. Но Катя… она верит, что Алёшке можно помочь! А как? Как объяснить, как доказать ей, что всё зря! Что не поддаётся лечению поражение базальных структур мозга. Как ей это сказать, чтобы она не возненавидела меня? А я… я всё больше и больше убеждаюсь, что она со мной… из благодарности! И если бы меня не было, как мужика не было, она бы и не заметила. Будто повинность отбывает…

— Мне кажется, что ты сейчас ерунду говоришь. Катя чистая душа, если бы не хотела — не была бы с тобой.

— В том-то и дело, Шанин! Что чистая, вроде не от мира сего, к ней будто грязь не липнет. И пациенты на неё готовы молиться, а я… я дежурства себе дополнительные взял, чтобы оправдать моё нежелание её малого видеть, чтобы не встречаться с ним, чтобы с Катюшей видеться только у меня, потому что знаю, что она либо откажется, либо убежит сразу после… нашей близости. И мне легче от этой мысли, ты понимаешь?! И я изменяю ей, Игорь. Знаю, что это слабость, но не могу больше так! Я с новенькой из торакальной хирургии переспал.

— Вы не женаты, Алексей, чтобы говорить об измене.

— Всё равно, Игорь! И знаю, что это слабость, типа измена «потому что сама толкнула». Но всё это — ложь! Измена — это желание, влечение к другому человеку, понимаешь? К другому! И я сам себя ненавижу за это! Потому что понимаю, что не мужик я, слабак. Измена — это как вытереть ноги о персидский ковёр, Игорь. Только вместо ковра — душа любящего человека. Разве можно прощать, когда о твою душу вытирают грязную обувь? Да только любила ли Катя меня когда-нибудь? Да и вообще, любила ли она кого-то, кроме маленького Алёшки? Или она добровольно несёт свой крест, ни на что больше не надеясь в своей жизни? И знаешь, будь он моим сыном, я бы, наверное, смог бы смотреть на него другим взглядом, но так не могу! Понимаешь, не могу! Знаю, что мерзко всё это звучит, но я никогда не приму его как сына. Не смогу, Игорь.