Скальпель

— Времени у нас навалом! Небось, не вагоны грузить. Пусть остынет, все обдумает. Покладистей будет.

Некоторое время мы просидели в пивной. Водки уже не пили, а лишь медленно, словно медитируя, потягивали пиво. Я настойчиво вопрошал, что же нам делать дальше, и не надо ли снова идти за помощью в правоохранительные органы. На это Серега лишь презрительно усмехался и выдавал что-то наподобие: «Мало тебе пальца, давай дальше геройствуй! Будет возможность…». Я сам надеялся, что она будет, и я каким-то образом верну сына, но неопределенность сводила меня с ума. А Серега сбивался на несерьезные разговоры, какие-то сумасбродные проекты.

В него словно вселился бес авантюризма. Как будто все предыдущие годы он прожил не своим разумом, а чьим-то повелением, и делал совсем не то, чего ему самому хотелось. А теперь с его истинных желаний спали оковы, и энергия этих желаний, ничем не сдерживаемая, выплеснулась наружу. Словно раньше, в дни его детства и юности, когда он таскал в школу набитый книгами ранец, это был не он. Когда в медуниверситете зубрил латинские названия человеческих органов — тоже был не он. Годы врачебной практики и тяжелая работа на стройке также ничего не изменили. А теперь все вроде бы встало на свои места. Так мне казалось, когда я глядел на его подпухшее лицо, светившееся некоей правдой, некоей истинной жизнью, долгое время томившейся под гнетом надуманного долга и приличий, а теперь ощутившей простор для своих авантюристических устремлений.

Бешенная энергия так и клокотала в нем, одни планы сменялись другими, не менее смелыми и безумными, но именно из-за их безумия, возможно, осуществимыми. Никаких преград в этом мире для него уже не существовало, мораль и нерешительность, если они и были, сгинули безвозвратно, как динозавры в меловый период. Он представлялся мне ракетой, под завязку начиненной горючим и взрывчаткой. Ракета эта вращалась с устрашающей скоростью, исторгая из сопла струи горячего дыма, и неизвестно было, в какую сторону она рванёт через мгновение.

Он предлагал дожимать директора «Посейдона», «сесть ему на голову и долбить», что именно мы из всех рекламщиков на свете ему нужнее всего. Фантазировал о том, чтобы устроить какую-нибудь уличную лотерею с розыгрышем телевизора или чего-то подобного, а на самом деле выманивать деньги у простодушного, падкого на дармовое народа. Вспоминал, как на рынках Одессы изобретательные жулики бросали под ноги денежные «куклы», а потом требовали компенсации. Воображал, как мы подобные «куклы» станем раскидывать в людных местах десятками, и со злобными рожами будем выжимать из простаков, соблазнившихся и поднявших обманку, деньги. С вдохновением пророка живописал, как создаст очередную финансовую пирамиду, выдумав такое, чего раньше в голову и в бреду никому не приходило, и что «МММ» нам и в подметки не сгодится. От финансовых пирамид он переключался на женский крем от морщин, дешевый в производстве и ни от каких морщин не избавляющий, но благодаря бессовестной рекламе навязываемый безотказно. «Толпы глупого бабья будут стоять в очередь!» — вещал он. В конце концов, воображение его дошло до создания политической партии, сдаивания с доверчивых соратников партийных взносов и прочих экономических выгод большой политики.

— А еще лучше, — продолжал он, — вступить в какое-нибудь уже существующее объединение, мощное, имеющее силу, решающее вопросы и зарабатывающее настоящие деньги. Влиться в ряды сильных людей, трезво глядящих на мир, трезво мыслящих. А ты говоришь: цены сбрасывать, работать с утра до ночи. Думать еще можно с утра и до ночи, да и то… А действовать — две минуты. Раз — и в дамки! И способами не заморачиваться.

Чем больше он углублялся в свои проекты, тем чаще сыпал матом, тем сильнее изгонял из своего сознания наивные понятия о доброте, терпимости, порядочности. Это был врач Серега, лечивший детей, это был строитель Серега, таскавший кирпичи и сыпавший в бетономешалку цемент, а теперь переменивший свои пристрастия в одночасье.

— Чего это тебе раньше такие идеи не приходили в голову? — спросил я, сам не зная зачем.

— Э-э, раньше… — он вдруг сник и как-то странно съежился. — Может, и приходили, мало ли что в голову приходит… Не было толчка, не было кому подсказать, поддержать… Тебе ведь хочу помочь, что тут непонятного?! — вызверился вдруг он, и глаза его округлились, словно намереваясь выскочить из орбит.

11

Следующим утром, как только «Посейдон» открылся, мы были уже на пороге. Красавица — секретарша взглянула на нас так, словно нас не существовало. Но мы были здесь, и к тому же решительно настроенные. С маской озадаченности на лице она медленно поднялась и пошла к шефу.

При виде нас директор привстал с кресла, затем снова сел. Глаза его округлились, на лице, обычно решительном и суровом, проявилась некоторая растерянность.