Скалы Скорби

Король не отводил взгляда, и Брулу вдруг подумалось, что они очень похожи — Кулл и Конхобар. Даже глаза те же — серая сталь. Та же тигриная мощь в движениях, стремительность решений, несгибаемая воля. Разве что волосы у Конхобара светлые, как пшеница, а у Кулла — черные, как крыло ночи. Да, одного поля ягоды — короли-воины. И дела их королевские похожи. Только вот нет у Конхобара своего Брула — некому спину прикрыть… Когда он по смерти отца принял золотую цепь — символ власти Верховного Короля, страну раздирали усобицы. Пять удельных королевств воевали друг против друга. Все против всех. Брат шел на брата, сын на отца. Посевы гнили — люди боялись выходить в поле. Там, где еще удавалось что-то вырастить, все вытаптывали кони грабителей. Страна лежала в руинах. Торговля захирела — какой купец поедет туда, где нет шансов не то что продать товар, но и голову на плечах сохранить. Хищные соседи, почуяв наживу, стали отдирать от страны лакомые куски. Банды иноземных разбойников в открытую высаживались с кораблей прямо в портах и грабили там, где, казалось бы, уже нечего взять.

Положение было отчаянное. Молодой король начал многолетнюю войну за объединение враждующих племен под единой властью. Он начал ее всего с тремястами всадников, без надежды на победу и почти без средств, чтобы платить дружине. Но за ним пошли люди, и он победил, заслужив в этой войне имя Конхобар Кетаках, то есть Конхобар Ста Битв. Из пяти маленьких королевств он создал одно большое, с центром в Таре. Местные короли, оставленные им у власти, принесли ему присягу на верность и клялись Четырьмя Стихиями. При королевском дворе постоянно жили заложники — поручители из правящих фамилий. Впрочем, Конхобар больше правил доверием, чем страхом. Но ни это, ни женитьба на сестре Верховного Короля не помешали Лабрайду Мунстерскому проявить неподчинение Конхобару. Лабрайд наотрез отказался выплачивать борома — ежегодный налог, прогнал послов и теперь… Теперь будет война.

* * *

Конхобар не хотел воевать. Одно дело — когда через границу ломятся вражеские полчища и нужно сражаться, чтобы не исчез с лика земли твой народ. И совсем другое, когда начинается гражданская война. Что ни говори — хоть и пять королевств, но народ — гойделы — один. Чуть пришептывают, разговаривая, на востоке, чуть сильнее растягивают слова на юге, но все родня. И дрались, и братались — бывало всякое. И знают ведь, что нельзя порознь, а каждый гнет свое. Мол, почему в Таре Верховный Король, а не в Рудрайге? Чем хуже? И рвали бы так страну еще столетие, если б не Конхобар.

Он укрепил государство, разбил врагов на западе и востоке, тех, кто издавна устраивал непрестанные набеги. Морские разбойники в ужасе бежали от его флота, вооруженного метателями огня. Конхобар установил справедливые законы, снизил налоги. Соседние государства стали считаться с гордым северным королевством.

Пошли караваны, расцвела торговля — казалось бы, наступил долгожданный мир. Жить бы да жить, растить бы детей. Но как говорится — если у вас все хорошо, то это значит, что вы чего-то не заметили. Казалось, сами боги гневались на многострадальный народ, посылая ему все новые испытания. И какая муха укусила Лабрайда? Рука короля в латной перчатке стиснула рукоять меча.

Мимо маршировала тяжелая пехота. Пять тысяч воинов попирали сандалиями пыльную землю. Большие прямоугольные щиты, расписанные изображениями зверей, заброшены за спину. Тяжелые сариссы колеблются над рядами конических шлемов. Гаибуаибтех — «устрашающее копье» — имя этой пехоты. Славнее войска нет в земле гойделов. Никогда не бежали они с поля боя, не побегут и теперь.

Конхобар нахмурился — откуда мысли о поражении? Его армия невелика — но это отважные воины. В союзниках у него сам Кулл Валузийский. Как доложили вестники, его кавалерия в трех часах пути отсюда и все сокращает разрыв. Было бы неплохо их подождать — но Лабрайд может занять проход в горах при Круах-ан-Глер — скалах героев. Тогда выгрызать его оттуда придется зубами…

Конхобар затылком почувствовал изучающий взгляд валузийского эмиссара и усмехнулся.

Небось сравнивает меня со своим другом атлантом. Что ж, нас еще в бытность наемниками сравнивали. Мы, быть может, потому и подружились, что равны оказались силы. Жаль, что Брул привел с собой всего пятьсот пиктских конных стрелков, они очень пригодятся против мунстерской кавалерии и пригодились бы еще больше, будь их хотя бы тысяча. Впрочем, присутствие самого Копьебоя вселяло уверенность. Ведь он — правая рука Кулла.

Голова колонны всадников уже приближалась к предгорьям, когда Конхобар послал коня им вслед. Телохранители помчались за ним. Копыта гремели боевыми барабанами, ветер свистел в ушах, пытаясь сорвать алый плащ с плечей короля. Гони! Пехота приветственно вскидывала сариссы вслед проносящейся кавалькаде. Конхобар! Имя — боевой клич. Как воинам не любить такого короля!

* * *