Скандал

— Я хотел с ним переговорить относительно пресс-конференции. Дело Майнингена. Ну, да ты знаешь. — Ева стала снимать перчатки. Она нащупала в кармане пачку сигарет и вынула из нее одну.

— Ну? — спросил она, не глядя на отца. — Что дальше?

Кротхоф пододвинул ей пепельницу.

— Что, ты думаешь, Хаузер ответил?

— Не имею понятия. — Щелкнула зажигалка.

— Он сказал, что придет, если моя дочь Ева будет присутствовать и повторит свои показания перед журналистами.

Ева несколько раз глубоко вздохнула, затем внимательно посмотрела на багровое лицо отца.

— Хорошо, — сказала она. — Хорошо. Я там буду.

— Ева!

— Я там буду. Пресс-конференция должна состояться завтра, как только я вернусь из Зальцбурга. Я повторю мои показания публично. — Ее лицо потонуло в облаке дыма.

Кротхоф не нашел ничего умнее, чем несколько раз шарахнуть кулаком по столу, так что с него посыпались карандаши.

— Что это за показания?

— Завтра услышишь.

— Я спрашиваю, что это за показания, черт возьми! — зарычал Кротхоф, поднявшись с места.

Ева уставилась на него. Таким она его еще никогда не видела.

— Что я подвезла Клауса три дня назад в своей машине, что именно на ней он ехал до Моосрайна. Полиции он сказал, что ехал поездом.

— Ага.

— У него есть свидетель, точнее, свидетельница — секретарша его брата. Ее зовут Ингрид. — Она бросила сигарету в пепельницу.

— Итак, он приехал поездом. А я-то думал, ты его подвезла на машине.

— Только до Хайдхауза.

— Почему только до Хайдхауза?

— Потому. — Она снова надела перчатки.

— Я хочу знать, что ты сказала этому полицейскому?

— Мы поссорились.

— Ты поссорилась с комиссаром?

Ева поняла, куда он метит.

— С Клаусом мы поссорились! — закричала она. — В Хайдхаузе он вышел из машины и поехал дальше поездом, и я буду это утверждать. Пусть даже это тысячу раз ложь, я буду утверждать это! Я буду говорить все, что от меня потребуется, лишь бы Клаус не возвращался к этой противной Ингрид, только бы он остался со мной, понимаешь?!

Кротхоф с трудом сделал несколько шагов. Он не проронил ни слова. Первый раз в жизни не проронил ни слова в ответ на подобную тираду. Он сделает все ради Евы, даже если та хочет дать ложные показания из-за любви к этому Клаусу, которого она полюбила еще сильнее, когда на горизонте появилась другая женщина.

— Мне все равно, — медленно проговорила Ева. — Все равно, слышишь? Стоял или не стоял автомобиль Червонски возле дома, убил ли Клаус сам своего брата — мне все равно.

— Клаус… сам… — Кротхоф поперхнулся. Он почувствовал, как его вновь захлестывает ярость. — Что вы не поделили?..

— Ничего мы не делили. И вообще — не в этом дело. — Ева встала. — Мне хочется его вернуть. — Последние слова она произнесла с особой силой. — Это все, папа! И если он тебе не подходит, я тоже не могу тебе ничем помочь. Я еду сейчас к Клаусу и затем в Зальцбург. Пока!

Она пошла к двери, шурша шелками. Кротхоф хотел последовать за ней, но не мог сдвинуться с места.

— Ева, — сказал он умоляюще.

Она больше не обращала на него внимания.

— Ева!

Лицо его побагровело, глаза налились слезами. Он начал кашлять и бессильно упал в кресло.

Ева с шумом захлопнула дверь.

Леммляйн зашла в кабинет, не дожидаясь вызова. Она остановилась возле письменного стола и уставилась на Кротхофа, в то время как тот отрешенно глядел куда-то вдаль, погруженный в свои мысли. Она смотрела на него, и в ее глазах можно было прочесть и сочувствие, и страх перед ним. Затем она посмотрела в ту сторону, куда удалилась Ева, и в ее взгляде не осталось никакого сочувствия.

Кротхоф, сжав голову ладонями, обернулся и затравленно посмотрел на Леммляйн, только сейчас заметив ее присутствие.

— Что случилось, Леммляйн? — спросил он. — Я по рассеянности нажал на кнопку звонка?

— Нет… Я только подумала… Вам не нужна моя помощь?..

Кротхоф глубоко вздохнул. Он уставился на Леммляйн, видимо не понимая, что она говорит. Та не двигалась с места.

— Моя дочь… — ворчал он, качая головой. — Моя дочь Ева. Вот уж, действительно, не подарочек!

Леммляйн протянула: «Веселенькое дело…»

— Да, ничего себе! — Кротхоф постепенно оживал. — И этот полицейский… И еще Майнинген…

Леммляйн сделала большие глаза:

— Полиция? Майнинген?

— Этот мерзавец! — прорвало наконец Кротхофа. — Этот негодяй! Что он там натворил? Почему он решил, что я буду с ним церемониться?

— Но я думала, — испуганно забормотала Леммляйн, — я думала, что это отличный парень, что для фирмы будет большая удача, если он, супермен, возьмется вести… Разве вы сами не твердили мне это целый год?

— Да, я действительно так говорил. У него есть для этого все данные. Но самое главное его преимущество — Ева. Ева до безумия в него влюбилась. Клаус, Клаусу, о Клаусе — целый день только и слышу от нее это имя. Ловко он обвел меня вокруг пальца.

Кротхоф открыл ящик стола и заглянул внутрь, запустил руку вглубь и вытащил оттуда толстую сигару, но, взглянув на Леммляйн, тотчас сунул ее обратно.