Скандал из-за Баси (журнальный вариант)

Одна из подруг жадно схватила стихотворение и прочитала его удивленному обществу. Бася слушала со сжавшимся сердцем. Она знает это стихотворение... Оно было написано для нее. Подлый поэт, как сердце, вырвал из него ее имя и на это место втиснул Зеленоглазку. Ах, так? На минуту ей захотелось расплакаться, но стоит ли плакать? Почему же он так поступил?

Может, от голода у него помутилось в голове? — подумала она.

Весь класс удивлялся триумфальной улыбке Зеленоглазки; шептались, что она должна быть замешана в этом «коварстве и любви». Наконец все выяснилось! С незапамятных времен еще не случалось, чтобы что-то могло остаться тайной в школе. Верные подруги Баси провели следствие, долгое и терпеливое. Сестра Зыгмунта, лупоглазая девчонка из четвертого класса, выдала тайну за двенадцать шоколадок. Множество сердец содрогнулось от возмущения, когда стало известно, что Зеленоглазка написала письмо несчастному поэту и передала ему через его лупоглазую сестру. В этом письме она жестоко высмеяла его безумную любовь к Басе и вместе с отравленными цветами слов послала ему собственное — видимо, зеленое — сердце. Она не старалась завоевать его, а сделала так, чтобы досадить Басе. Ах! У некоторых девочек на глазах были слезы. Священная женская солидарность попрана. Осквернена дружба. Растоптано сердце. Зеленоглазка, однако, не обращала внимания ни на что. Она даже осмелилась заявить при трех перепуганных девочках:

— Если я захочу, то и Юлиуш будет лежать у моих ног! |

Это было красиво сказано, почти как в театре, но каждое слово было с червоточиной.

Бася, узнав об этом, посмотрела на нее свысока, с царственным равнодушием.

— Эта пани коллекционирует хлам! — сказала она.— Все бывшее в употреблении...

— Здорово ты ей сказала! — решил весь класс.— В самую точку!

Тихая война с ураганными залпами взглядов, ранящая презрением, продолжалась. Тем временем приближались именины директрисы школы, дамы весьма почтенной и всеми любимой. Этот день всегда отмечали чрезвычайно торжественно: музицированием, пением и декламацией, но венцом торжества всегда были живые картины. Почтенная дама обычно битых четыре часа смотрела и слушала все это, и ее сердце переполнялось волнением и радостью, а голова — трехдневной мигренью. Ведь этот праздник предоставлял возможность публично показать себя во всей красе школьным талантам, среди которых было семь соловушек, восемь отличных декламаторш, четыре пианистки и две такие, которые умели до седьмого пота мучить скрипку. Пот стекал по этому изящному музыкальному инструменту, а струны жутким блеянием оповещали пораженный мир о том, что сделаны они из бараньих кишок. Каждый талант жаждал показать себя в этот радостный день. Примадонной торжества была, однако, Зеленоглазка. Никто не мог соперничать с этой девочкой, красивой, как статуя. У нее не было никаких талантов: кошка пела лучше нее, а глухонемой выразительней декламировал, но в живых картинах она была непревзойденной. И класс охватило глухое беспокойство. Без нее нельзя обойтись, без этой предательницы! Кто заменит ее в торжественном представлении, задуманном учительницей литературы? Посреди сцены, на возвышении, должно было неподвижно стоять божество с пылающим факелом в руке; одна из артисток, глядя на него, должна была на коленях прочитать стихотворение, после чего божество, которому полагалось быть невыразимо прекрасным, склонит перед директрисой «факел просвещения», как солдат склоняет знамя перед вождем. Никто иной не мог быть божеством, только она, Зеленогдазка... Все знали об этом, и она знала. Уголком глаза она издевательски смотрела на группки, которые совещались шепотом. Она прекрасно понимала, что козы должны прийти к возу.

Они пришли, с трудом выговаривая слова:

— Ты будешь божеством?

— Не знаю... Я подумаю...— ответила она пренебрежительным тоном.

— Ты должна!

— Вовсе не должна и поступлю так, как захочу.

Девочки почти плакали.

Зеленоглазка решила жестоко играть перепуганными сердцами всего класса, однако вдруг, после разговора с учительницей, изменила намерение.

— Я буду божеством! — милостиво объявила она.

Никто не мог понять, откуда эта неожиданная снисходительность, потому что никто не знал, что учительница сказала ей:

— Ты станешь неподвижно, а перед тобой встанет на колени Бася Бзовска.

— Бася? — воскликнула Зеленоглазка.

— Что тебя удивляет? Бася прекрасно декламирует...

— Я не удивляюсь, я очень радуюсь!

О, превратности судьбы!

Басе было абсолютно безразлично, перед кем преклонить колена. Вызванный срочной эстафетой Шот деловито и умело проводил репетиции и руководил «толпой». Этот театр живо напоминал сумасшедший дом, а это значит, что он только немного отличался от настоящего театра.

Представление было замечательное. Многие плакали. Вся публика была страшно довольна.