Спустя полтора часа Монтанья подъехал туда, где ждала его Ана Мария, и сказал, что они пытались притормозить следствие по делу Вильмы Монтези. Актриса сказала, что это подлость, потому что виновник убийства должен ответить, пусть даже он приходится сыном министру. Монтанья ответил, что Пиччони ни в чем не виноват и у него есть алиби – в день убийства он находился в Амальфи.
– А когда он вернулся в Рим? – осведомилась Ана Мария.
Монтанья в негодовании не ответил на этот вопрос и, глядя ей в глаза, сказал:
– Девочка моя, ты слишком много знаешь. Лучше тебе будет сменить климат.
И Ана Мария устроила так, что на следующий день ее послали в Милан с письмом к директору одного телеканала. В Рим она вернулась 22-го, чтобы отпраздновать первую годовщину встречи с Монтаньей. 27 июля они разъехались, но продолжали иногда встречаться в квартире на виа Дженнардженту. В конце ноября расстались окончательно, и причиной разрыва были происшествия, вызванные статьей Муто.
Ана Мария Кальо заявила в полиции, что пребывала в те дни в постоянном ужасе. Ее бывший возлюбленный вел себя с каждым днем все таинственней. Он получал странные телефонные звонки и, судя по всему, ввязался в какие-то темные дела. Однажды вечером, сама не своя от непрестанного нервного напряжения, она о чем-то спросила маркиза и услышала в ответ угрожающее:
– Будешь дурить – брошу тебя в море.
Ана Мария Кальо в своем исполненном драматизма рассказе упомянула, что с того вечера пребывала в уверенности, что будет убита. 22 ноября после ужина в ресторане «Матрициана» ей показалось, что ее отравили. Тем более что она припомнила, как ее любовник лично отправился на кухню, чтобы участвовать в приготовлении кушаний.
Вне себя от ужаса она на следующий же день уехала в Милан. Нервы ее были расстроены. Она не знала, что ей делать, но отчетливо понимала – что-то предпринять необходимо. Поэтому Ана Мария отправилась к священнику-иезуиту Далль’Олио и все ему рассказала. А тот, потрясенный этой исповедью, пересказал ее министру внутренних дел. А девушка, у которой началась настоящая мания преследования, укрылась в монастыре на виа Люччези. Было, однако, нечто такое, о чем она не сказала полиции: перед своим поспешным отъездом в Милан она отдала хозяйке своего пансиона запечатанное письмо со словами: «Если со мной что-нибудь случится, доставьте это в генеральную прокуратуру».
Хозяйка пансиона Адельмира Бьяджони, которой Ана Мария вручила письмо, была вызвана в полицию. Она предъявила три собственноручных письма своей постоялицы и клочок бумаги, который та подсунула ей под дверь 29 октября 1953 года перед тем, как выйти на улицу. Там было написано: «Еду в Капакотту, проведу там ночь. Чем все это кончится?»
От Адельмиры Бьяджони стало известно, что в тот вечер, когда Ана Мария предположила, что «маркиз» отравил ее, она написала письмо-завещание и перед своим отъездом в Милан на следующий день передала его хозяйке пансиона с просьбой в случае своей смерти доставить его в прокуратуру. Хозяйка несколько дней держала письмо при себе, но потом, не желая нести такую ответственность, вложила его в другой конверт и переслала в монастырь, где скрывалась Ана Мария.
Полиция изъяла письмо и вызвала Ану Марию, чтобы та подтвердила, что это писала она. Помимо много другого, в письме говорилось:
«
Драматичное завещание Аны Марии всколыхнуло общественное мнение как землетрясение. Пресса – особенно оппозиционная – повела огонь из тяжелых орудий по судебным и следственным органам, полиции и вообще по всему, так или иначе относящемуся к государству. После этих залпов Уго Монтанью и Джан-Пьеро Пиччони вызвали на допрос.
Маркиз в элегантном костюме (темном в тонкую полоску) отвечал следователям с улыбчивой серьезностью. Заявил, что никогда не знал Вильму Монтези. С жаром отрицал, что именно с ней 7 января 1953 года видела его в машине Ана Мария у подъезда его дома. Что в Капакотте происходили пресловутые «празднества наслаждения». Что Пиччони звонил ему вечером 10 апреля. И под конец очень спокойно, уверенно и убедительно заявил, что не виделся с начальником римской полиции, как утверждает Ана Мария Кальо, и что сведения о его контактах с наркоторговцами – суть лживые измышления. Заметил мимоходом, что Пиччони и начальник полиции – старые друзья, а потому не нуждались в его посредничестве: это просто нелепо.