Скандал в семействе Уопшотов

В семь часов Гонора надела самое нарядное платье я пошла обедать. Ее соседями по столу были мистер и миссис Шеффилд из Рочестера, которые ехали за границу уже второй раз. Они взяли с собой в дорогу орлоновые вещи. За обедом они рассказывали Гоноре о своем первом путешествии в Европу. Сначала они поехали в Париж, где стояла прекрасная погода - прекрасная, то есть сухая. Каждый вечер они по очереди стирали свою одежду в ванне и вешали сушиться. Когда они плыли вниз по Луаре, пошли дожди, и почти целую неделю нельзя было стирать, но, как только они добрались до моря, вновь установилась солнечная и сухая погода, и они все выстирали. В Мюнхен они прилетели солнечным днем и устроили стирку в "Регина-Паласт", но ночью разразилась гроза, и вся их одежда, развешанная на балконе, намокла. Уезжая в Инсбрук, они вынуждены были паковать свою одежду в мокром виде, но в Инсбрук они приехали ясной звездной ночью и все развесили, чтобы снова высушить. В Инсбруке тоже была гроза, и им пришлось просидеть целый день в гостинице, дожидаясь, пока высохнет одежда. Венеция для стирки белья оказалась прекрасным городом. Вообще в Италии у них было очень мало забот, а во время аудиенции у папы миссис Шеффилд убедилась, что папское облачение тоже сшито из орлона. Женева запомнилась им дождливой погодой, Лондон же обманул все их надежды. Они купили билеты в театр, но ничего не сохло, и им пришлось два дня просидеть у себя в номере. Эдинбург оказался еще хуже, однако на острове Скай тучи разошлись, засияло солнце, и, когда они садились в Престуике в самолет, чтобы лететь домой, вся одежда у них была чистая и сухая. Подытоживая свой опыт, они предупредили Гонору, что ей не следует чересчур обольщаться насчет удачной стирки в Баварии, Австрии, Швейцарии и на Британских островах.

К концу этого доклада лицо Гоноры сильно покраснело. Внезапно она наклонилась над столом и сказала:

- Почему вы не остались дома стирать свое белье? Зачем вы объехали полсвета, выставляя себя на посмешище перед официантами и горничными в Австрии и Франции? У меня никогда не было ни клочка орлона, Или как вы там его называете, но я надеюсь, что в Европе, как и у нас на родине, для меня найдутся прачечные и мастерские химической чистки, и я уверена, что никогда не стала бы путешествовать ради удовольствия развешивать веревку для сушки белья.

Шеффилды были шокированы и смущены. Слова Гоноры долетали до соседних столиков, и сидевшие за ними пассажиры оборачивались и смотрели на нее. Она попыталась выйти из затруднительного положения, подозвав официанта.

- Счет! - крикнула она. - Счет. Принесите мне, пожалуйста, счет.

- У нас не полагается счета, мадам.

- Ах да, - сказала Гонора, - я забыла, - и, прихрамывая, вышла из салона.

Она была очень зла на Шеффилдов и не чувствовала угрызений совести, но вновь столкнулась с тем фактом, что вспыльчивость - одно из худших ее свойств. Она бродила по палубам, чтобы остыть, любовалась желтоватыми вантовыми огнями и думала, что они похожи на второй комплект звезд. Она стояла на кормовой палубе, следя за кильватерной струей, когда к ней подошел молодой человек в полосатом костюме. Гонора приятно побеседовала с ним о звездах, затем легла в постель и крепко заснула.

Утром, после плотного завтрака, Гонора договорилась, чтобы в ее распоряжение предоставили шезлонг на подветренной стороне. Затем она устроилась в нем с книжкой (романом "Миддлмарч") и приготовилась отдыхать и наслаждаться целебным морским воздухом. Девять спокойных дней сохранят ее силы и, может быть, даже продлят ей жизнь. Впервые она намеревалась посвятить некоторое время отдыху. Иногда в жаркий день после ленча она закрывала глаза, но не больше, чем на пять минут. Живя в гостиницах где-нибудь в горах, куда она ездила для перемены обстановки, она всегда вставала одной из первых, дольше всех качалась в кресле-качалке, была неутомимым игроком в бридж. Вплоть до последнего времени у нее всегда были какие-то дела, всегда что-то требовало внимания и времени, но теперь ее старое сердце устало, и ей следовало отдохнуть. Гонора откинула голову на подушку шезлонга и укутала ноги пледом. Она видела тысячи реклам бюро путешествий, на которых люди ее возраста полулежали в шезлонгах и смотрели на море. Ей всегда хотелось узнать, какие приятные мысли проносились в это время в их головах. Теперь она ожидала, чтобы и ее охватил этот завидный покой. Она закрыла глаза, но закрыла их нарочито; она забарабанила пальцами по деревянному подлокотнику и подобрала ноги. Она уговаривала себя ждать, ждать, ждать, пока ее охватит покой. Она прождала минут десять, затем нетерпеливо села, охваченная раздражением. Она никогда не умела спокойно сидеть, и теперь этому, как и многому другому в жизни, учиться было, вероятно, уже поздно.