Скандал в вампирском семействе

От неожиданности я чуть не разбила свой миленький «верту».

— Случилось! — обиженно восклицаю я.

— Помер кто? — трагически охает Манюня. — Погоди, валерьянки налью.

— Манюня, — скрежещу я зубами, — никто не помер!

Если бы не превращение, наша веселая семейка померла бы уже давно. Вот только уже почти век, а то и больше, живем на свете здоровее всех живых.

— Номер, какой номер? — искренне удивляется в трубку Манюня. — А, ты поменяла номер? Погоди, сейчас запишу… Сейчас-сейчас, только ручку возьму… Записываю!

— Манюня, — устало кричу я в трубку. — Я сейчас к тебе приеду!

— Лизонька, а чего звонишь-то? — весело откликается подруга. — Приезжала бы сразу. Я ж тебе всегда рада!

— Жди, Манюня, еду.

Перед тем как отправиться на другой конец Москвы, я останавливаюсь у банкомата и снимаю деньги с карточки. Хотела сделать Манюне подарок ко дню рождения, но я ж с ней раньше свихнусь. Будет на ее улице праздник уже сегодня. Вот только заеду в магазин — и сразу к подруге.

2

— Манюня, — повторяю я за чашкой чая, — я влюбилась.

Седые брови Манюни встают домиком, выцветшие глаза за толстыми стеклами очков округляются, как у совы, губы в удивлении приподнимаются, обнажая вставную челюсть. Фарфоровая чашечка дрожит в артритных пальцах, выплескивая ароматный чай с бергамотом на белую скатерть. Мы заинтересованно склоняемся над коричневой кляксой, пытаясь разглядеть в ней будущее. Мое будущее предстает мне точеным профилем Алекса.

— Ох не к добру, — горестно шепчет Манюня, шевеля серыми губами. — Похоже на затемнение в легких. Надо будет сделать флюорографию!

Манюня помешана на своем здоровье, и ее можно понять — возраст! Восемьдесят девять лет. «Чай, уже не девочка», — любит говаривать она, будто бы укоряя меня в этом. А я-то тут при чем? Манюня младше меня на тридцать лет, а выглядит старше на все сто. Дружим мы с самого детства: Манюня (вообще-то — Матрена) — дочка моей няни, Варвары Федоровны. Она знает о нашей семье все, она растила Инну и Макса. А ее сорокалетняя внучка Зина станет няней для ребенка Макса.

Мы не беспокоимся о том, что Манюня или Зина сболтнут кому-то о нас. Семья Ковригиных уже несколько веков живет бок о бок с нами, куда бы мы ни переезжали, а их преданность хорошо оплачивается. Нашими стараниями Манюня, ее дочь Капитолина и внучка Зина живут в отдельных квартирах, на время воспитания детей обеспечиваются высоким жалованьем.

И даже в те годы, когда семья не нуждается в их услугах, Ковригины всегда могут рассчитывать на нашу помощь.

Манюне, когда прошлым летом от лесного пожара сгорела ее дача, мы построили новую. Капитолине, когда все ее накопления пропали в «МММ», помогли открыть свое кафе. Зина нам вообще благодарна «по гроб жизни» — как она сама выразилась. За то, что, когда ее дочке понадобилась дорогостоящая операция, и врача лучшего нашли, и заплатили ему. Зинаиде с ее зарплатой учительницы младших классов вовек бы не расплатиться.

«Кто станет кусать руку, которая кормит?» — повторяет бабушка Софья, отсчитывая деньги для решения очередной проблемы семьи Ковригиных. Так что с Манюней я могу быть сама собой и не притворяться. К тому же мы дружим уже семьдесят лет, и никаких секретов между нами не осталось. Я знаю, что у Манюни геморрой, а Манюне ведомы все мои сердечные тайны.

— Так что, хорош твой Александр? — повздыхав о флюорографии, спохватывается Манюня.

Дужка слухового аппарата, который я вручила ей при встрече, придает Манюне комичный вид. Зато теперь нам ничто не мешает понимать друг друга, как в те годы, когда Манюня была моложе, а ее слух — острее.

— Как Макс, только еще лучше.

При упоминании о своем любимце Манюня расплывается в умильной улыбке.

— А ведь Максим ко мне недавно заезжал. Не забывает старуху. Всякую всячину привез — и персики, и сливу, и йогурты, и колбаски, и икорки красной, и мороженого. Кушай, говорит, баба Маня, я знаю, в твоей молодости этого не было. Хороший мальчик Максимка-то вырос…

— Манюня! — Я поняла: если не вмешаться, подруга еще долго будет перечислять достоинства своего воспитанника. Я, конечно, тоже Макса люблю. Но теперь у меня появился Алекс!

— Ох, извини, Лизонька. Так что ты там говорила?

Да что говорить? Я лучше покажу. Достаю мобильный, нахожу фото Алекса и протягиваю трубку Манюне. Та осторожно берет негнущимися артритными пальцами золотистый корпус «верту», сдвигает очки на нос и изучает изображение Алекса как музейный экспонат.

Одно время Манюня работала в Третьяковке, и я любила приходить к ней темными зимними вечерами и оставаться в галерее после закрытия, когда ее залы пустели. Было какое-то особенное волшебство в том, чтобы бродить по безлюдным залам, населенным портретами тех, кого я когда-то знала при жизни, разглядывать в полной темноте работы художников, которые я видела еще в набросках.

— Молоденький совсем, — выносит свой вердикт Манюня.

— Молоденький, — согласно вздыхаю я. Сама знаю.

— Не нагулялся еще, поди, — озабоченно бормочет она. — Гляди, Лизонька, поматросит ведь и бросит. Оно тебе надо?

Я в изумлении таращусь на подругу. Она что, серьезно?!