Нам разрешили еще три раза увидеться с ним, после чего его часть отправили в Китай. Честно говоря, когда в первый раз из Китая пришла открытка с печатью военной цензуры, я подпрыгнула от радости. Радовало то, что его не послали на южные острова в Тихом океане, где шли серьезные бои. Все знали, что Япония уже обессилена и на островах в Тихом океане американские войска начали яростное контрнаступление, а вот в Китае, как объяснил нам отец, обстановка поспокойнее. Появилась надежда, что Тосио в конце концов вернется здоровым и невредимым.
Как нам и хотелось, он все время оставался в Китае. Из младшего офицера-стажера стал младшим лейтенантом, и позже мы узнали, что за исключением нескольких небольших операций против партизан в больших сражениях ему, к счастью, участвовать не довелось. Открытки приходили редко, раз в несколько месяцев, как будто он вдруг вспоминал о нашем существовании, и тогда мы понимали, что он ведет довольно праздную жизнь. В то время, когда Токио день изо дня подвергался массированным ударам с воздуха и начались перебои с продовольствием, жизнь Тосио казалась нам завидно спокойной и благополучной.
На открытках он писал: «Вчера зарезали курицу, устроили с друзьями пикник на берегу реки», и тому подобную чепуху, и родные говорили, что теперь и не поймешь, где хуже – в тылу или на фронте. К счастью, его дом в Окаяме не пострадал, но наш сгорел, и мы были вынуждены ютиться во флигеле у родственников в деревне.
Наверно, Вы недоумеваете: какое это имеет отношение к Вашему вопросу? Но если я хотя бы бегло не коснусь событий прошлого, боюсь, Вы не сможете понять того, что я собираюсь Вам рассказать. Так что потерпите еще немного.
Закончилась война, и спустя полгода наконец-то вернулся Тосио. Некоторое время он отдыхал в родной деревне, но когда приехал в столицу, все еще был ужасно тощ, скулы выпирали, и так же, как в то время, когда он был новобранцем, на нем мешком висела униформа. Трудно было поверить, что перед нами офицер. И сжимало сердце от мысли: насколько сильно он изменился за два года армейской жизни? Сгибаясь под тяжестью рюкзака больше его самого, он сказал, что ему стоило огромных трудов найти наше временное пристанище.
– Книги, которые вы посылали мне в Китай, я перечитал бессчетно раз. Но когда меня демобилизовали, они или погибли, или были конфискованы, – сказал он с виноватым видом. И я так отчетливо вспомнила, какая радость засияла у него на лице во время первого свидания в казарме, когда в его руках оказался сборник стихов…
Восстановившись в университете, он, как изголодавшийся, набросился на учебу. Благодаря своему характеру он пользовался любовью как у преподавателей, так и у студентов. После аспирантуры его оставили на кафедре, а затем он получил возможность пройти стажировку в США по Фулбрайтовскому гранту. В то время я тоже поступила в университет. Когда Тосио вернулся из-за границы, мы поженились, он, несмотря на молодость, стал читать лекции на кафедре экономики, но на его зарплату мы не могли свести концы с концами. Я обратилась с просьбой к приятельнице, работавшей в издательстве X., и она дала мне переводить детективы Сименона. Французский язык был единственным предметом, которым я занималась с большим рвением.
Мы сняли маленькую квартирку в доме возле железнодорожной станции «Мэйдай-маэ», чудом уцелевшем после пожаров в конце войны. Вокруг было сплошное пепелище, на котором уже начали строить новые дома, а наш дом был старинный, весь черный от копоти. Перед станцией организовали небольшой рынок, но зимой в сумерки женщине было страшно ходить там одной, поэтому, когда я относила в издательство рукопись, муж ходил встречать меня. Мы покупали на рынке продукты на ужин и, беседуя, возвращались, держа друг друга за руку. Помню, что по дороге росла раскидистая дзельква, и осенью на ее ветвях все время сидела стая скворцов.
Итак, пора приступить к главной теме. Наверно, благоразумнее было бы ничего не писать, но я пришла к выводу, что после нашего разговора этого уже не избежать. Для меня секс не является чем-то постыдным. Но прошу еще раз. После того как прочтете мое письмо, непременно, непременно сожгите!
Девушкой я поздно созрела, из романов и других книг я многое почерпнула, но воспринимала так, будто видела расплывчатые фотографии далекой страны, в которой никогда не бывала. До того как я вышла замуж за Нарусэ, я и своего-то тела толком не знала.
Нарусэ был человек мягкий, душевный, и в то же время в нем всегда оставалось что-то от проказника-мальчишки. В нем уживались податливость и своеволие, нервность и простодушие, но в сексуальной жизни он был довольно эгоистичен и к тому же ненасытен. В день свадьбы моя мать предупредила меня: «Делай все, как он скажет», и, буквально следуя ее совету, я притворялась чрезвычайно всем довольной, но, находясь в его объятьях, постоянно испытывала недоумение – почему