Скандальная молодость

Они ушли с поля колоннами, образовав кортеж, который решительно двинулся в направлении некоей точки на горизонте, где не видно было ни церкви, ни дома, ни даже дерева; безусловно, каждый из них ждал той минуты, когда они исчезнут из поля зрения, чтобы расстаться с другими, унося с собой свое поражение. Коптский священник остался в одиночестве на пророческом пепелище. Восходящее Солнце уверяла, что слышала выстрел, но Дзелии и всем остальным это показалось скорее неким спонтанным движением в тишине: священник сначала упал на колени, затем, рухнув на тлеющие угли, застыл в неподвижности, и очень быстро ветер засыпал его пеплом…

Девушек свезли на берег на следующий день.

Генерал Серени ехал на лошади, вздымая вихрь песка и пришпоривая животное так, словно направлялся куда-то очень далеко; но это был Икар уставший, то есть слишком мудрый или жалкий или неуверенный, повисший между реальностью и видимостью, между собой и Римом, и поэтому, оставляя амбам то, что он считал их безграничной бесполезностью, он предпочел, сделав пируэт, остановиться на границе лагеря; песок сыпался с него, как снег, и в этом облаке его фигура снова превращалась в некую таинственную и величественную гипотезу.

Я, думал он, генерал, чья тактика состоит в том, чтобы стыдиться разговаривать с солдатами без обиняков. Только с увертками, как эти шлюхи. Я — игрок, который любит не игру, а ее безумие.

Он указал направление голосом оперного баритона.

— На Нефасит!

Майор Фаустино распорядился, чтобы девушки достали из сундуков и надели нарядные платья. Их заставили накладывать косметику прямо между призрачными деревьями, требуя гротесковых эффектов, чтобы избавиться от усталости, разочарования, страха. Их гнали, как фигляров, на невидимый пир; они шли через рощи пальм «дум», пробирались по узким и глубоким ущельям, пересекали неожиданно обрывающиеся плоскогорья, и на нарумяненные лица слетались насекомые, а глаза в голубых ореолах начинали казаться стеклянными. Мучительные маски, которые забавляли, и они были нужны в том числе и по этой причине.

— Готовьте праздник победы! — приказал Аммирата.

Нефасит означало — Страна ветра. И действительно, там все время дул легкий бриз, как будто за дюнами скрывался берег моря, он высушил пот, сдул песок с волос и одежды. Девушки смогли свободно вздохнуть; а когда спал полуденный зной, воздух приобрел невиданную прозрачность. Но они не обнаружили ни одного знамени победы. Клочок истощенной и выжженной земли наводил на мысли о пересохшем русле, заросшем сикоморами. Посередине стоял шест с привязанным к нему белым плащом: из-за того, что он развевался на ветру, понять, скрывается ли под ним человеческое тело, было трудно.

Во всяком случае больше всего это напоминало повешенного. Аскеры замолчали.

Полковник Аммирата с беспокойством спросил:

— Что там случилось?

Дон Грациоли вышел из строя и подошел к шесту. Судя по тому, с каким трудом он снял плащ, тот был весьма тяжелым; никакого тела не обнаружилось, и падре Лихорадка понес этот плащ, держа его на вытянутых руках; он шел, не отрывая глаз от золотых застежек и узоров, и в его позе было что-то, заставляющее вспомнить Снятие с Креста.

— Так что это все-таки такое? — настаивал Аммирата.

— Судьба, — объяснил дон Грациоли, — скрыта в складках мантии Аллаха.

Полковник подошел и крепко сжал материю, а капеллан показал рукой на шест: — Вознесем хвалу Господу, и если он пожелает, он дарует нам время… Это слова одной из их молитв.

— Глупости.

— Нет, господин полковник.

— Что это значит, я спрашиваю? Провокация?

— Просто молитва. Подвешенная в воздухе посреди пустыни.

И тогда Аммирата объявил, что праздник победы переносится, и приказал, чтобы вместо плаща на шест повесили вымпел с надписью «Usque ad finem».

Но и на следующем переходе они не заметили никаких признаков триумфа. Кроме абиссинцев, которые стреляли из-за камней, причем стреляли плохо. Однажды ночью, освещая путь бензиновыми лампами, они пришли на развалины взорванных хижин; неожиданно началась пальба, из изрешеченных пулями стеблей эуфорбии хлынул сок, и Дзелия, которая, как и все, бросилась ничком на землю, перекатилась на спину, чтобы подставить лицо этому потоку. В нем была влага плодородной земли, которой, казалось, больше уже не существует.

Как только снова наступила тишина, на горизонте появилась какая-то фигура, она быстро приближалась, с ног до головы облепленная песком, что делало ее похожей на движущуюся статую.

— Ты кто? — спросил один из аскерских взводных.

Туземец не ответил. Они поняли, что это воин, по сабле, висящей у него за спиной, и по внимательно осматривающим все вокруг глазам, которые сверкали дикостью и болью. Ему задали еще много вопросов, но он молчал. Поэтому его отвели в палатку майора Фаустино, сорвали с него верхнюю одежду и сразу же обнаружили под ней голубую накидку офицера итальянской армии.

— Знатный эфиоп! — воскликнул Фаустино. — Вы прекрасно знаете, господа, как эфиопские сановники ценят эту часть нашей формы.