Скандальная связь

Я размышляю над его нелепым ночным обвинением. Я — храплю? Да как бы я, скажите на милость, преуспела в роли куртизанки, если бы храпела (спать, конечно, при таком роде занятий много не приходится, но все-таки)? Я бодро вскакиваю с постели, хоть здесь и нет никого, кто мог бы по достоинству оценить мое представление, и несколько раз звоню в колокольчик; Является служанка. При свете дня видно то, что скрылось от моего взгляда вчера вечером, а именно усы и корка грязи на лице.

Я спускаюсь вниз и вижу Гарри, который воздает должное тостам и ветчине. Я съедаю тост, предварительно обследовав его на наличие отпечатков грязных пальцев, и выпиваю чашку чаю. Все улажено. Гарри договорился, чтобы лошадь подковали и вернули вместе с двуколкой обратно в поместье, а сами мы поедем в соседний городок вместе с одним человеком, у которого там дела. В городке мы сможем сесть на дилижанс до Лондона.

Гарри роется в своей походной аптечке и предлагает мне мазь для носа (который стал ярко-красным и очень чувствительным). Мазь пахнет остро и неприятно, жирная на ощупь, но действительно помогает. Мы отправляемся в путь.

Мужчина, с которым мы едем, кроме нас, везет в телеге поросенка и пса. Оба страсть как хотят с нами подружиться. Поросенок — маленькое черно-белое существо с нежными копытцами и прелестным хвостиком-крючком — понятия не имеет, что в ближайшем будущем станет обедом у двоюродного брата нашего возницы. Малыш более чем бодр и весел.

Пес, не менее веселый и бодрый, большую часть времени чешется, и я опасаюсь, что многие его блохи уедут на нас.

На почтовой станции выясняется, что в почтовом дилижансе нет сидячих мест внутри.

— Что думаете, миссис Марсден? — спрашивает Гарри. — Вы не здоровы, а скоро, кажется, пойдет дождь. А я, увы, забыл зонтик. — Последнее он произносит потрясенным шепотом, как будто сам не в силах поверить, что поддался такому низменному человеческому пороку, как забывчивость.

— Хотите, продам вам свой, сэр? — предлагает юноша, торгующий билетами.

Он задумчиво грызет кончик карандаша и заламывает невероятную цену за ветхий зонт, который едва раскрывается. Наверняка предыдущий владелец его попросту выбросил. Мы отклоняем его щедрое предложение.

Дилижанс прибывает под вой рожка, и пассажиры высыпают во двор станции, чтобы с пользой для себя провести те пятнадцать минут, пока будут менять лошадей, а заодно и перекусить в трактире. Мы погружаем наш скромный багаж, и Гарри галантно помогает мне забраться на крышу дилижанса, где мы располагаемся настолько удобно, насколько это вообще возможно. К вечеру мы уже будем в Лондоне. Дилижанс рывком, трогается с места. Наши попутчики, молодые ребята, свистят и гикают, как на охоте, впрочем, начавшийся дождь утихомиривает их.

Я раскрываю шаль и закутываюсь в нее. Украдкой взглянув на Гарри, я вижу, что он поднял воротник сюртука и сидит, ссутулившись, спрятав руки в карманы. Я опять разворачиваю шаль.

— Вы ее купили, значит, тоже имеете на нее право. — Я накидываю шаль на плечи нам обоим, и мы оказываемся еще ближе, чем в постели прошлой ночью. Нам тепло и уютно, бедром я чувствую его бедро, он обнимает меня одной рукой. Я кладу голову ему на плечо и засыпаю, хоть нас и трясет на ухабах неимоверно. Надеюсь, я не храплю.

Меня будит шум Лондона. Удивительно, как быстро я отвыкла от этого грохота, будучи в деревне. Гремят на узких улочках повозки, слышатся крики уличных торговцев, все куда-то спешат. Дождь прекратился, и я этому очень рада: в Лондоне дождь — сплошная неприятность, сырость и грязь.

От простуды я, кажется, отупела, потому что очень смутно представляю, что делать теперь, когда мы прибыли в столицу. Я думала, что мы станем таскаться от театра к театру, пока не найдем Амелию, но Гарри рассудил по-другому. Он останавливает извозчика и велит везти нас — куда бы вы думали? — конечно, в «Бишопс-отель».

Гарри

Мама ахает и падает на стул, точнее, она оседает, а я предусмотрительно пододвигаю ей стул.

Она прижимает руку к груди и жадно ловит ртом воздух.

— Только не говори, что тебя уволили.

— Нет, мэм.

— И не говори, — она бросает взгляд в другой конец гостиной, где Софи греет руки у очага, — что ты женился.

— Нет, мэм.

— Ох… — Она хмурится. — А знаешь, Гарри, тебе самое время остепениться, твой отец все чаще и чаще повторяет, что хочет уйти на покой, а тебе понадобится женщина с головой на плечах, которая поможет тебе управлять гостиницей.

— Сомневаюсь, что Софи это заинтересует.

— Жаль, очень жаль. А недомогание бедняжки связано исключительно с простудой?

Неужели она намекает, что Софи может быть беременна?!

Софи, оказывается, обладает куда более острым слухом, чем я думал. Она поворачивается к нам с ослепительной улыбкой:

— С очень легкой простудой, мэм. Прошу вас, не извольте беспокоиться. Я согреюсь и буду в полном порядке.

— Ах, дорогая моя миссис Уоллес — ой, простите, Гарри сказал, что теперь вас нужно называть миссис Марсден, — я и слышать ничего не желаю о том, чтобы Гарри таскал вас по Лондону, когда вы в таком состоянии. Оставайтесь здесь, выпьем чаю.