Скандально известная

Габби беспрекословно повиновалась. В лунном свете ее глаза карались таинственными темными озерами. Она доверчиво смотрела на него, слегка приоткрыв губы. Стараясь отвлечься от этого зрелища, он заглянул Габриэлле в глаза.

– Помнишь, что я сказал до того, как ты дала мне пощечину?

Она нахмурилась и сдвинула брови.

– Конечно, помню.

– Насчет того, что ты сходишь по мне с ума?

Она нахмурилась еще сильнее и слегка надменно ответила:

– Ты мог бы этого не повторять.

Ник невольно улыбнулся. Именно это врожденное высокомерие заставило его обратить на нее внимание. Потом он с удивлением понял, что ему нравятся гордость и смелость этой женщины. Тем более что они были присущи созданию со стройным телом, фарфоровой кожей и глазами цвета дождя…

– Смеешься? – зловеще спросила она.

– Я сказал так только потому, – поспешно ответил Ник, боясь, что Габриэлла снова разозлится на него, – что, к собственному изумлению, понял, что сам без ума от тебя. – Закончив фразу, Ник понял, что никогда в жизни не был искреннее и правдивее.

Ее глаза расширились, дыхание замерло. Руки, все еще обнимавшие его шею, напряглись. Она откинула голову и посмотрела ему в глаза.

– Ник… – с дрожащей улыбкой пробормотала она. Остальное досказали ее глаза. – Я очень люблю тебя.

Слава богу, что он лежал спиной к прибывавшей толпе. Они лежали на густой подстриженной траве, в тени высокого куста, и сжимали друг друга в объятиях. Подол ее желтого платья задрался, полуобнаженные груди крепко прижимались к его груди, но он не испытывал ни малейшего желания что-то менять.

Подумав об этом, Ник улыбнулся и пришел к выводу, что толпа, хлынувшая из бального зала, все же является уважительной причиной для того, чтобы встать и поднять ее. Если их с Габриэллой застанут в таком виде, скандал будет неслыханный. Что скажут люди, если увидят, что граф Уикхэм лежит в траве и целуется с собственной сестрой, которая не далее как полчаса назад залепила ему пощечину на глазах у почтеннейшей публики?

Плевать ему на это. Он продолжал целовать ее.

– Капитан! Капитан! – тревожно окликнул его Барнет.

Услышав голос помощника, Ник огляделся по сторонам, увидел кравшегося к нему незнакомца и вскочил, как кошка. Человек в черном, с маской на лице мог быть только убийцей. Ник стремительно принял боевую стойку.

Барнет бежал к ним как рвущийся к финишу конь, но все случилось слишком быстро. Дивейн тихо выругался, пригнулся и повернулся лицом к врагу. Он был безоружен. Слава богу, что Габриэлла у него за спиной…

Это была его последняя связная мысль. Пистолет выстрелил, и что-то твердое ударило его в грудь. Ник опустил глаза и увидел, что в середине его жилета появилось ярко-красное пятно.

Он застонал.

Стоявшая позади Габриэлла вскрикнула.

Он все еще глупо смотрел на расплывавшееся пятно, когда подоспели его люди, схватили убийцу и повалили его на землю. Барнет добрался до них мгновением позже.

– Капитан! Капитан!

Ник с недоверием посмотрел на своего преданного оруженосца.

– Только не сейчас, – слабеющим голосом сказал он. – Я еще не готов. Здесь Габриэлла…

– Ах, капитан!

Колени Ника подогнулись, и Барнет крепко обхватил командира. Последнее, что Ник успел заметить, это его люди, окружившие Трента и незнакомца в маске. Они растворились, как тени в ночи…

– Нет… – едва слышно прошептал он.

– Ник! – сквозь шум в ушах донесся до него отчаянный крик Габриэллы. – Ник! Ник!

– Уведи ее отсюда, – выдохнул он.

А затем испустил последний судорожный вдох и затих. Его призывала тьма.

Через пятнадцать минут, после того как Барнет силой увел бившуюся в истерике Габриэллу, а отряд Ника исчез, спешно вызванный врач объявил столпившимся вокруг гостям, что Маркус Бэннинг, седьмой граф Уикхэм, мертв.

44

Как назло, июнь в том году выдался холодный. Но это не имело никакого значения: все равно большую часть времени Габби проводила под открытым небом. Она одевалась потеплее и гуляла, без конца гуляла по вересковым пустошам. Гуляла так много, что начинала ныть нога, но это ее не останавливало. Гуляла до изнеможения, несмотря на то, что по утрам бедро приходилось растирать мазями. Несмотря на то, что ее хромота усиливалась. Гуляла, потому что эти часы были единственными часами покоя. Время от полуночи до рассвета занимали кошмары и тревожные, беспокойные сны.

Она была рада, что сумела на несколько дней вернуться в Готорн-Холл, в котором прожила всю свою жизнь. Кузен Томас – ныне восьмой граф Уикхэм – позволил сестрам вернуться в их бывший дом, чтобы забрать вещи. Затем Готорн-Холл должен был перейти в его полное распоряжение. Через три дня им предстояло убраться отсюда.

Несмотря на скандал, тетя Августа предложила Габби, Клер и Бет жить с ней. А скандал был грандиозный. Мистер Джеймисон взял свое предложение назад; с Габби порвали многие люди, которых она считала своими друзьями; где бы она ни очутилась, на нее смотрели с осуждением и шептались за ее спиной. Винить было некого: весь великосветский Лондон считал, что она состояла в недостойной связи с братом.