— Я думаю, что этот дом такой же, как наш, — объяснила Эмитист. — Каждый этаж снимают разные люди. Богатые господа с каретой живут на первом этаже, а бедная женщина со свертком где-нибудь в мансарде.
Софи наморщила брови.
— Значит, мы очень богатые?
— Потому что мы снимаем в этом доме первый этаж? — улыбнулась Эмитист. — Нет. Мы совсем не богатые. Просто… у нас есть кое-какие деньги.
Большие деньги, благодаря отличной деловой хватке ее тети. А потом и ее собственной. Люди, которые знали, что Эмитист единственная наследница своей тети, ожидали, что теперь, когда она встанет у руля, состояние быстро улетучится. Только немногие доверенные лица знали, что тетушка подготовила ее к управлению своими многочисленными активами и что Эмитист обладает в этом деле не меньшими талантами. Своей способностью находить удачные возможности для вложения денег, которых не видели другие, она в значительной степени была обязана тому, что отказывалась разделять общую точку зрения, признаваемую всем мужским финансовым миром.
— Мне просто хотелось, — объяснила она любопытному ребенку, — чтобы в этой поездке у вас с мамой было все самое лучшее.
— А где мама?
— Сегодня она не очень хорошо себя чувствует. Я сказала ей, чтобы она оставалась в постели.
Софи погрустнела.
— Сегодня она не пойдет с нами. Но месье Ле Брюн обещал показать нам много всего интересного.
— И мамочка ничего этого не увидит? Мне так хотелось, чтобы она пошла с нами…
— Да, и мне тоже, — с чувством ответила Эмитист. Провести целый день, осматривая достопримечательности с месье Ле Брюном без успокаивающего присутствия Финеллы, игравшей между ними роль буфера… Это могло закончиться ссорой. — Но ты ведь сможешь рассказать ей обо всем, когда мы вернемся домой. А возможно, даже купить маленький подарок, чтобы порадовать ее.
Личико Софи просветлело.
— Обезьянку. Я только что видела, как мимо прошел человек с обезьянкой, одетой в красную курточку и колпачок.
— Нет, милая крошка. Не думаю, что твоя мама обрадуется, если ты подаришь ей обезьянку.
Софи выглядела озадаченной:
— Да, наверное. Она… любит все спокойное, верно?
— Да. — Это была чистая правда. Софи обладала гораздо большей склонностью к приключениям, чем ее мать. Эмитист не удивилась бы, узнав, что девочка унаследовала эту черту от своего безрассудного отца, хотя внешне представляла собой точную уменьшенную копию матери с ее светло-каштановыми волосами и мягкими дымчато-голубыми глазами.
— Тогда мы купим ей картину. Ей ведь это понравится, правда? Здесь есть лавки, где продают картины?
— Уверена, что есть. — Париж и вправду кишел художниками. Они проникали в рестораны и возбуждали в людях мечты…
Эмитист встряхнулась. Нейтан вовсе не собирался возбуждать ее мечты. Она сама совершила глупую ошибку, с наслаждением вспоминая перед сном то чувство, которое испытала, когда он подошел и попросил разрешения написать ее портрет. А потом представила себе все другие способы, которыми могла бы заставить его раскаиваться в том, что он променял ее на ту женщину с лошадиным лицом только потому, что у
Проснувшись утром, Эмитист почувствовала себя очень неловко. Господи, она совсем не хотела, чтобы он молил ее о поцелуях или о чем-то еще. Она рада, что избавилась от него. Так она говорила себе каждый раз, когда видела в газетах его имя, сопровождавшееся очередным рассказом о его промахах, о недостаточной преданности партии и людям, вложившим деньги в его карьеру. И потом, когда его склонность к любовным скандалам перешла все границы настолько, что никакое давление со стороны его влиятельной семьи уже не могло их замять, она получила неопровержимые тому доказательства.
Он был плохим человеком.
Ей повезло, что она рассталась с ним.
— Я готова!
Эмитист невольно моргнула и увидела, что Софи нетерпеливо переминается с ноги на ногу. Ее пальто было застегнуто на все пуговицы, ленты шляпки аккуратно завязаны под подбородком.
Пора выходить.