Скандальный роман с бывшим мужем (СИ)

Несдержанно бью его по груди. Он снова перехватывает запястье и теперь уже сильно сжимает.

— Но-но… — Качает головой и цокает языком. Я дергаюсь.

Скашиваю взгляд на салон автомобиля и холодею, потому что вижу, как сын тянет ко рту какую-то шоколадку. Видимо, нашел в подлокотнике или бардачке.

— Тимурка, нет!!! — Рявкая и выдергиваю руку. Рывком распахиваю дверь и заставляю сына замереть. — Ты что творишь? Ты же знаешь, тебе этого нельзя!!!

Сын не привык к тому, что я повышаю голос. Да и мне самой неприятно следить, как любимые глазки увеличиваются от удивления.

— Почему это ему нельзя? — В ответ на вопрос Серебрянского хочется только развернуться и рявкнуть: «да пошел ты!», но приходится держать лицо. Улыбаюсь Тимурке и тянусь к его щечке.

— Ещё чуть-чуть и едем в биопарк, хорошо? Положи шоколадку, пожалуйста. Я тебя очень люблю…

Просьба работает с ним куда лучше. Сын успокаивается, вздыхает, откладывает запрещенку и снова берется за руль. Имитирует работу двигателя голосом и смешно подпрыгивает на сиденье. А я осторожно закрываю дверь и возвращаюсь к Серебрянскому.

— Ты только что мог убить моего ребенка. Ему нельзя сладкое. У Тимура строжайшая диета.

Выплевываю так, словно в этом виноват Серебрянский.

Правда я до сих пор не знаю, откуда у нас взялась эта болезнь. Часто корю себя. Может быть сказался пережитый на раннем сроке стресс? Но после себя обвиняю бывшего мужа, конечно же.

— С чем связана строжайшая диета? — Игорь хмурится и трет пальцами лоб. А я фыркаю.

— Только перед тобой я не отчитывалась! Какого черта ты приперся? Я недостаточно ясно объяснила, что видеть тебя сегодня не хочу?

— Что за диагноз, Агата? — Меня трясет от необходимости отвечать на его вопросы. Не хочу. Поэтому сверлю взглядом и молчу. Игорь делает шаг на меня. Выставляю руку и давлю на грудь.

— Я закричу, вызову полицию и обвиню тебя в попытке совершить домашнее насилие. — Глаза Игоря вспыхивают опасностью. По телу прокатывается жар.

— Поговорить с тобой — это насилие?

— С учетом того, что я с тобой говорить не хочу — да. У нас и тем-то общих нет.

— Ну как же нет, Агата… Мне, к примеру, искренне интересно, почему сыном занимаешься ты одна. Странно, что мальчик так просто идет на руки к постороннему мужику. Наталкивает на мысли…

С моего лица сползает улыбка. Подозреваю, я даже серею. Голос тоже становится мертвым и безэмоциональным:

— Займись чем-то полезным, Игорь, а не толкайся с мыслями. Я не просила тебя размышлять о моей семье, понял?

— Да как-то само получается, Агата. Что это за мужик такой, что он землю вверх дном не перевернул и не нашел, как вылечить своего ребенка?

Я могла бы засмеяться Игорю в лицо и выплюнуть правдивое: «ты! Это ты тот мужик!», но слова мужа почему-то ударяют в меня.

Я чувствую пик отчаянья, потому что какой бы хорошей мамой ни была, не заменю Тимуру отца. И землю я тоже не перевернула, хоть и старалась работать день и ночь.

Усталость, разочарование, стресс последних дней собираются огромным шаром в груди. Я делаю вдох и он лопается. А я всхлипываю.

На глаза наворачиваются слезы. Последнее, что вижу прежде, чем отвернуться — удивление во взгляде Игоря.

Мне нужно держаться. Сохранять хладнокровие. Забрать своего ребенка и уехать. Но вместо этого я пытаюсь сделать шаг в сторону, прячу лицо в руках и начинаю жалко плакать.

— Эй… — Игорь хватает меня за локоть. Я дергаюсь, он сильнее сжимает. Его голос звучит растеряно. — Эй, Агата…

— Да пошел ты! — Дергаюсь еще раз, Игорь придерживает. Разворачиваюсь. Я борюсь, но проигрываю.

Бывший муж разворачивает меня, немного приседает и подныривает в поисках взгляд, а я наоборот запрокидываю голову. Жалко скулю в небо.

Только оно знает, как сильно я устала. И что мне страшно хочется поверить в невозможное: что он вдруг одумался. Осознал, что я ему нужна, и что Тимка ему нужен.

Но это же не так. Максимум — он поиграет и бросит нас. А я во второй раз уже не справлюсь.

Накручиваю сама же себя. Поздно вспоминаю, что Тимур может отвлечься и увидеть мои слезы. Пытаюсь отвернуться спиной к машине. Это сделать Игорь позволяет.

А потом сжимает мои плечи. Гладит их. Я стряхиваю, он придерживает.

— Что я не так сказал, а? Ребенок должен есть всё. Какое это детство без конфет? — теперь его слова не звучат обвинительно. Он наоборот как будто оправдывается. А я чувствую горечь на языке.

— Когда заведешь своих детей — будешь кормить их конфетами, а меня за то, как оберегаю своего сына, не осуждай. — Хотела бы звучать дерзко, но под конец голос становится слабым и писклявым. Жалкое зрелище…

Изо всех сил борюсь с новым приступом рыдания, а Игорь в этот момент тяжело вздыхает и рывком тянет меня к себе. Моя щека прижимается к горячей мужской груди. На волосы ложится широкая ладонь.

Я немного сопротивляюсь, но Игорь не обращает внимания. Я слышу:

— Тшшш, не дергайся, — и как вторая рука движется от лопаток вниз к пояснице.

Жар, который обжигал ресницы, теперь окутывает всю с ног до головы. Я в него ныряю. И тону.

Тело отзывается. Эмоции взрываются фейерверками.