— Может и нам не стоит продолжать? — сильнее сжимаю веревки, испытывая леденящий душу страх. И не смерти я боюсь…а этой неизвестности.
— Нет, Мандиса мы не остановимся.
— Даже чтобы поесть?
— У тебя в сумке есть бутылка воды и хлеб. Остановки будут только на сон. Ты же хочешь, чтобы это скорее закончилось? Ты уже хочешь есть? Я не голоден, — взгляд Кэлона задерживается на моих губах. — По крайней мере, мой голод не утолить едой.
Пропускаю его пошлый намек мимо ушей, надувая губы. И почему я все еще с ним разговариваю? Иначе с ума можно сойти от одиночества.
— Да уж, легко говорить тому, кто не провел несколько дней в темнице.
— Все могло бы быть иначе, Иса. Мне ж… — Кэлон осекается на слове «жаль».
Я снова с удивлением замечаю перемены в его настроении. Задумчивый, отрешенный, более спокойный. Что его мучает, что? Проклятая маска, которую носят непроницаемые мужчины. Можно умереть от любопытства, гадая, что за ней спрятано. Тем сильнее хочется ее сорвать вопреки здравому смыслу. Я хочу знать, какие на самом деле кипят чувства в его черном сердце. Почему он ведет себя так, словно я ничтожество, а потом все время держит меня при себе, как нечто бесценное? Я хочу знать больше о нашем прошлом.
После того, как доедаю пышную мягкую булочку, я снова нарушаю молчание:
— Кэлон, мне нужно отойти. Побыть одной.
— Зачем? А… — многозначительно тянет он. — Я не выпущу тебя из поля своего зрения.
— Ты шутишь? Подглядывать будешь? — возмущаюсь я, не веря в то, что он даже в туалет мне не дает сходить спокойно.
— Нет, Иса, — холодно отрезает Кэлон, не глядя в мою сторону.
— Я, пожалуй, еще потерплю, — сквозь зубы соглашаюсь я, поправляя поводья, направляю кобылицу вперед. Мне кажется, она все время хочет свернуть с дороги и увести меня туда, где мне ветки лицо расцарапают. Самое странное, что меня начинают терзать странные мысли и образы, всплывающие в памяти. И они не самые приятные. Я постоянно вижу окровавленные тела своих родителей и отворачиваюсь, пряча лицо в кожаном камзоле человека из воспоминаний, стоящего рядом со мной. Мама и папа. Какими они были? Любили ли меня? Как друг с другом познакомились? Мысли о них не покидают меня на протяжении всей дороги, и я заставляю себя не думать об этом, чтобы не давать Кэлону лишний повод думать, что проливаю свои слезы из-за него.
— Иса, куда вас вечно тянет? — Кэлон тоже замечает странное поведение моей лошади.
— Не зна…, — я не успеваю договорить. У меня сердце останавливается от страха. Все происходит так быстро: меня резко откидывает назад, я слышу сокрушительное ржание обезумевшего животного. Кобылица встает на дыбы, пытаясь скинуть меня с седла, но я крепко цепляюсь за ее гриву и поводья. Она резко стартует вперед, оставляя позади Кэлона и его призывы натянуть поводья.
— О Боже! — истошно визжу я, не в силах совладать с паникой. Закрываю глаза, прижимаясь к шее лошади, пытаясь защититься от веток, распарывающих кожу, пока она пробирается через лесную чащу.
Не знаю, как все еще не падаю с лошади, бешеный адреналин бьет по венам, навязчивые голоса пропадают из головы, и, не выдержав нового воспоминания о родителях и о том, как именно их убили…каким мучениям подвергли на моих глазах, я отпускаю Искру, падая на траву. Я почти не чувствую боли, лишь то, как грудь сотрясают болезненные спазмы, и хочется выть от нахлынувших воспоминаний. Моя семья не заслужила такого. Все могло быть иначе, если бы я была обычным человеком, а не рией, в которой нуждалась эта проклятая ведьма Минора, которую я сотру с лица земли.
— Иса, ты в порядке? — видимо я на какое-то время вырубаюсь и прихожу в себя только, когда Кэлон бьет меня по щекам. — Какого Саха она понеслась? Ты кого-то видела?
— Нет, — Кэлон заглядывает мне в глаза, и я прекрасно знаю, что он чувствует, когда я лгу.