Я опустошила банку за пару больших глотков и, опустив голову на одну из подушек, на миг закрыла глаза.
Соня села напротив, скрестив ноги и сцепив пальцы в замок, и одарила меня безраздельным вниманием. Она была шикарно одета, и я испытывала к ней противоречивые чувства. Мне хотелось чувствовать к ней неприязнь, но как это было возможно, когда она так упорно пыталась мне помочь и была так чертовски мила?
– Понравилось пиво? – улыбнулась она.
Я кивнула, осторожно держа пустую банку в руках, вместо того чтобы поставить ее на журнальный столик. Отец убил бы меня и за меньшее прегрешение, чем пятно, оставленное на его драгоценном итальянском дубе.
– Ты знала, что в Европе законодательно разрешено пить с восемнадцати лет? Я всегда предпочитала российские порядки.
Она так широко улыбнулась, казалось, будто вот-вот подмигнет.
У Романа «Бэйна» Проценко была интересная мать. Она сбежала с ним из России и дала ему свободу, а он, в свою очередь, жил полной жизнью.
И она была рада за него. Довольна.
– А теперь расскажи мне о своем брате и угрозах твоего отца в отношении него. Я хочу, чтобы ты начала с самого начала. С того момента, когда твой отец определил его в первый интернат.
Соня взяла со столика стакан с чем-то, что по запаху было похоже на водку, и сделала глоток.
И я рассказала.
Я открыла свое сердце, рассказав о том, что Тео никогда не знал любви ни одного из наших родителей. О том, как Джордан откупался от роли родителя, всегда выбирая кратчайший путь. Как всегда отправлял Теодора в какое-то учреждение и прыгал из города в город по праздникам, чтобы нам не приходилось навещать Тео.
Я не знала, что внушало больший ужас: пересказывать события тех лет, в течение которых Тео был лишен заботы, и проговаривать это вслух, понимая, как отвратительно это звучало. Или видеть их лица, когда я открылась им. Соня, похоже, была готова расплакаться, и даже Бэйн в какой-то момент убавил громкость музыки и уставился на меня так, будто его мир стал немного мрачнее.
Когда я закончила, Соня прокашлялась, опустив взгляд себе на бедра.
– Роман, выйди, пожалуйста, из комнаты.
Если Бэйн и был шокирован, то не подал вида и, прихватив пиво, направился к двери.
– Я буду на крыльце. Накурюсь до потери сознания после этой удручающей истории.
Как только за ним закрылась дверь, Соня встретилась со мной взглядом.
– Трент не предлагал тебе помощь?
– Я…
Я похлопала себя по губам, на миг задумавшись. Что она знала? И о чем я хотела ей поведать? Плевать. Речь шла не о моем романе со взрослым мужчиной. Вопрос касался Тео.
– Какое-то время между нами кое-что было, и он помогал мне оплачивать нахождение Тео в интернате, но не более того. И сомневаюсь, что он теперь захочет мне помогать. Мы… больше не поддерживаем связь.
Соня сняла ногу с ноги, сделала еще один глоток водки и прижала стакан к щеке. Ее глаза остекленели, и на миг у них был такой же взгляд, как и в тот момент, когда Трент вошел в нее.
– Почему? – тихо спросила она.
Я моргнула.
– Что почему?
– Почему ты положила конец вашей связи?
– Почему вы полагаете, что я положила ей конец?
Мне хотелось вскочить и сделать что-то, но потребность выяснить, знала ли она то, о чем мне не было известно, разгоралась и полыхала во мне пламенем.
Соня поставила стакан на стол и посмотрела на меня с печальной улыбкой.
– Потому что он никогда бы этого не сделал.
– Почему вы так решили?
Я сама себя ненавидела за то, что спросила. Это не должно было иметь для меня значения. Ему нужно было сосредоточиться на своей семье.
Соня посмотрела на меня.
– Потому что он влюблен в тебя, Эди.
Глава 31
Трент
Луна была важнее всего, и я должен был напоминать себе об этом.
И первым делом нужно было обеспечить ей будущее.
Но все же я испытывал дикую потребность поговорить с Эди лично. Я хотел ударить кулаком у нее над головой и наорать на нее за то, что отдала Джордану флешку. Мне хотелось кричать, вопить, ругаться и трахать ее, несмотря на всю эту хрень. Заставить ее осознать: между нами ничего не кончено, все только начиналось, и что я сходил по ней с ума. Хотел показать ей, до какого исступления любил ее тело и ненавидел, что мы не подходили друг другу. Безумно, абсурдно, всецело не подходили.
А значит, я должен был отступить.
Сразу после ухода Джордана и Вал я сел в машину и помчался по улицам, к единственной женщине, которая могла мне помочь и которая не предавала. По пути к ней я набрал номер Дина.
– Мне нужно, чтобы ты съездил к Эди Ван Дер Зи и забрал у нее кое-что из моего барахла.
– Почему сам не съездишь?
– Потому что она сдала меня своему папаше. Потому что поимела меня. Потому что я предам все, что мне дорого, если самолично увижу ее лживое, предательское лицо. Если вкратце, – я прокашлялся, глядя на дорогу.
Люди гуляли, смеялись и жили своей жизнью, наплевав, что моя жизнь разваливалась.
Никто не заберет мою дочь. Никто.