Скандалы (декабрь 2008)

«Горе от ума» - классическая схема: есть резонер, порывающийся объяснять обществу его заблуждения и демонстрировать его глупости. Есть общество, готовое слушать этого резонера, пока он остроумен и мил, но отнюдь не склонное прощать его инвектив, когда он зарывается. Тогда мы распускаем позорный слух, именно гаденький, максимально низкий, и смотрим, как резонер будет дергаться. В случае Чацкого, столь дорожащего своим умом, это был слух именно о безумии; в случаях Пушкина, столь дорожившего своей честью, это слух о бесчестии. Сначала Толстой-Американец запускает шутки ради сплетню о том, что Пушкина высекли в тайной канцелярии, потом Полетика и ее друзья разносят слух о неверности его жены, а заодно о его сожительстве со свояченицей (анатомию этого слуха вскрыла Ахматова, отлично знавшая русские окололитературные нравы и много от них пострадавшая). Пушкин после слуха о порке приходит в такое неистовство, что, пожалуй, здесь-то и кончается его ранний безоблачный период: «Необдуманные речи, сатирические стихи [обратили на меня внимание в обществе], распространились сплетни, будто я был отвезен в тайную канцелярию и высечен. До меня позже всех дошли эти сплетни, сделавшиеся общим достоянием, я почувствовал себя опозоренным в общественном мнении, я впал в отчаяние, дрался на дуэли - мне было 20 лет в 1820 году - я размышлял, не следует ли мне покончить с собой или убить В (Ваше Величество). В первом случае я только подтвердил бы сплетни, меня бесчестившие, во втором - я не отомстил бы за себя, потому что оскорбления не было, я совершил бы преступление, я принес бы в жертву мнению света, которое я презираю, человека, от которого зависело все и дарования которого невольно внушали мне почтение. Я решил тогда вкладывать в свои речи и писания столько неприличия, столько дерзости, что власть вынуждена была бы наконец отнестись ко мне, как к преступнику; я надеялся на Сибирь или на крепость как на средство к восстановлению чести. Великодушный и мягкий образ действий власти глубоко тронул меня и с корнем вырвал смешную клевету».

Самому Толстому Пушкин ответил эпиграммой, которая уж верно казалась автору убийственной, - но для Толстого, о котором ходил слух, что он с обезьяной живет, как с женой, оказалась «слону дробиной». Что еще можно было рассказать о Толстом, если его во время кругосветного путешествия высадили к алеутам - до того он всех достал на корабле Крузенштерна «Надежда»?! Вот пушкинский ответ: «В жизни мрачной и презренной был он долго погружен, долго все концы вселенной осквернял развратом он. Но, исправясь понемногу, он загладил свой позор, и теперь он - слава богу - только что картежный вор». Эк уел! Да Толстой совершенно спокойно признавался, что «на картишки был нечист» - потому что «на счастье играют одни дураки».

ИНОРОДЦЫ

Словом, русские литературные скандалы вспыхивают обычно из-за вещей, из-за которых обычные, нормальные русские даже морду друг другу не набьют. Все усугубляется тем, что Жуковский - родоначальник нашей литературной жизни и, стало быть, литературных скандалов, - был родом полутурок, сын пленной турчанки, и не стерпел, когда Шаховской вывел его Фиалкиным в «Липецких водах»; отсюда пошел весь «Арзамас» с его веселой и скандальной атмосферой. «Наше все» было, как известно, арап и обладало арапским же темпераментом - щепетильность его бывала чрезмерна, пожалуй, даже для литератора. Вообще, пожалуй, прав хороший психолог Олег Зыков, по совместительству член общественной палаты, но вообще-то специалист по всяким личным маниям и фобиям: биография Пушкина - не в творческом смысле, а в чисто человеческом, - есть удивительное собрание ошибок, поражений и неадекватностей: он наживал себе врагов, где только мог, бросался в драку там, где проще плюнуть, и в результате хитро построенной интриги погиб, к восторгу светской черни, запасшейся попкорном. Зыков объясняет таковую неадекватность отсутствием семейного воспитания и предостерегает от неумеренной апологии Лицея, мотивируя заодно и лермонтовскую скандальную жизнь и раннюю гибель той же бессемейностью. Однако и в лермонтовском, и в пушкинском случае - хотя обе биографии в самом деле далеко не триумфальны и даже скорее катастрофичны - виновато иное: слишком большой зазор между той небесной гармонией, которая слышна страдальцу, и низостями, которыми он окружен в реальности. Его провоцируют на каждом шагу - а не вестись он не может, потому что иначе пострадает небесная гармония. Его попросту перестанут допускать туда, где ее слышно.

ПРОЗАИКИ