Скандалы советской эпохи. Звезды зажигали, власть гасила

Мастер ошибся. В течение примерно десяти лет в СССР шла борьба между космополитами и державниками, и все это время МХАТ и в самом деле был на грани распада. Однако выдержал все удары судьбы и возродился во второй половине 30-х, когда во власти окончательно победила державная группировка. С «мейерхольдовщиной» было покончено, и в советском искусстве надолго утвердился социалистический реализм, основой которого была опора на традиционное искусство, понятное миллионам простых граждан, а не только эстетствующему меньшинству. С этого момента МХАТ был объявлен главным государственным театром, и 27 октября 1938 года состоялось торжественное чествование его 40-летия. Театр получил после ордена Ленина (в 1937 году. – Ф. Р.) вторую награду – орден Трудового Красного Знамени. Кроме этого, были щедро одарены орденами и званиями многие артисты и работники театра.

Между тем к своему будущему развалу МХАТ шел вместе со страной. После смерти Сталина в 1953 году в высшей советской элите росло число космополитов и под их активным влиянием началась постепенная вестернизация советского общества. Под видом прогрессивных течений в советское искусство стали проникать регрессивные новации, которые подспудно разрушали основы традиционного русского театра. Поворотным моментом в этом процессе стали 70-е, когда после подавления контрреволюции в Чехословакии и идеологического кризиса на Западе советское руководство стояло перед дилеммой: взять курс на фронтальное наступление против империализма либо пойти на сближение с ним и замирение. В итоге был выбран второй вариант, который в итоге привел СССР к поражению в «холодной войне».

Именно в начале того десятилетия (летом 1970 года) решилась и судьба МХАТа – туда, как мы помним, пришел новый руководитель Олег Ефремов. Он был ярким представителем либералов-западников и его победа над державником Борисом Ливановым, который имел не меньше шансов встать у руля прославленного театра, была закономерной и проистекала из общей стратегии высшей советской элиты. Когда в середине 80-х к руководству этой элиты пришел либерал Михаил Горбачев, Ефремову был выдан окончательный карт-бланш на разрушение традиционного искусства, базисом которого был социалистический реализм (такой же карт-бланш тогда был выдан и Элему Климову для разрушения традиционного советского киноискусства).

Таким образом, развал МХАТа был заказан Ефремову высшей советской элитой, которая брала своеобразный реванш у державников за события 50-летней давности. То есть Горбачев и K° явились последователями большевиков-космополитов 20-х годов, также мечтавших победить русский традиционализм и войти в мировую элиту (то, что теперь называют глобализацией). Однако опирался режиссер в этом деле не только на власть, но и на своих коллег из числа таких же, как и он, либералов-западников. Одним из них был Анатолий Смелянский – нынешний ректор Школы-студии МХАТ. Когда-то он руководил литературной частью в Горьковском ТЮЗе, потом во взрослом театре. Именно там его и приметили московские либералы и вскоре пригласили работать в Москву – в Театр Советской армии. Оттуда он вскоре перешел во МХАТ к Ефремову и достаточно быстро стал его единомышленником и верным оруженосцем – этакий замполит при главковерхе. Именно с его помощью Ефремов в 1986 году и начал процесс разрушения старого МХАТа. Проходил этот процесс нелегко, как и вся горбачевская перестройка, поскольку противоположная сторона (державники) отчаянно сопротивлялись деструктивным процессам. Как вспоминает режиссер МХАТа В. Шиловский:

«Если быть честным до конца, то Олег Николаевич вполне мог создать новый театр в другом месте. Но звание, зарплата и положение придворного театра не позволяли Ефремову сменить географические координаты. Тем более что вокруг Олега Николаевича постоянно раздавались восторженные стоны критиков. Каждый его спектакль, несмотря на провалы перед зрителем, считался новой яркой победой советского искусства. И этому очень способствовал Анатолий Миронович Смелянский.

Подготовка к этому шла, как я понимал, давно. Оговаривались разные варианты деятельности, поэтому театр трясло от реорганизаций. Но все реорганизации были направлены только на одно – физическое уничтожение представителей настоящего МХАТа. Шанс выжить имели лишь те, кого пригласил лично Ефремов, и те, кто его устраивал.

На одном из заседаний Александр Гельман (драматург. – Ф. Р.) взял лист бумаги и сказал:

– Чего вы так боитесь? Раздел МХАТа! Раздел МХАТа! – Гельман разорвал бумажку пополам. – Ну вот вам и два МХАТа…

Однажды меня вызвал Ефремов… Он был слегка выпивши.

– Малыш, – обратился он ко мне, – что мы все вокруг да около. Реорганизация… Все нервничают. Давай развяжем этот узел. Давай разделимся. Я возьму себе своих артистов, ты возьмешь себе остальных…

По белому лицу Анурова (директор МХАТа. – Ф. Р.) я понял, что это серьезно. Пауза затянулась, и Ефремов растерялся:

– Ну, что ты молчишь?