Скандинавия. Разочарованный странник

Тут стероидный «фрёкен» скомандовал:

— Все садимся на пол! Не блокируем входы и выходы из вагона! Достаём бутерброды и какао, нам ещё ехать полчаса!

Ребята сразу же уселись на пол, вынули из рюкзаков пакеты с едой и начали закусывать. Сам фрёкен открыл зубами пакет молока и выпил сразу весь литр.

Несколько сидений занято влюблёнными. Передо мной сидят двое мальчишек, первокурсников университета. Они положили ноги на колени друг другу, держатся за руки и смеются. Им так весело! Вот вроде бы замолчали и опять начинают смеяться. И ещё, и ещё, всё громче. Может быть, им так весело потому, что никто в вагоне не понимает, отчего они смеются?

За ними сидит пара пожилых туристов, он и она в спортивных куртках. Перед ними стоят огромные дорожные сумки, у мужчины в руках карты. Они такие усталые, но с восторгом смотрят в окно поезда, что-то говорят на своём языке. То она его целует, то он её, они обнимаются, ищут что-то на карте, снова смотрят в окно.

Потом рядом со мной села красавица, вынула пилку и стала полировать ногти. Вот это я ненавижу. Я могу терпеть что угодно, но когда мне на колени сыплется труха от чьих-то ногтей — это выше моих сил! Я не понимаю: это ведь очень интимный процесс, это делается дома в ванной, а не в метро. Я не стерпела и говорю:

— Не могла бы ты перестать пилить ногти рядом со мной?

— А что?

— Мне неприятно, что кусочки твоих ногтей летят мне на колени.

— А что не так с моими ногтями? Чем они хуже твоих?

Тут я вспомнила старую истину о том, что «когда споришь с идиотом, то неизвестно, кто из вас двоих глупее». Я вышла на две остановки раньше и прогулялась пешком по невероятно красивому городу в солнечный день.

В стокгольмском метро все станции очень разные. Есть подчёркнуто городские станции: мрачные, грязноватые, со стенами, облицованными кафелем, как в общественном сортире. На таких станциях могут сидеть деклассированные личности и бормотать вам вслед нечленораздельные ругательства. Попрошайки могут играть на баяне. Пьяницы организуют свой маленький тёплый кружок, садятся на расстеленные газеты и хрипло разговаривают за жизнь. Есть и шумные центральные станции, где пассажиры со всех концов города пересаживаются на пригородные поезда и автобусы. Люди бегают по перрону туда-сюда, совершенно не замечая ничего вокруг, обливая друг друга кофе из бумажных стаканчиков, наступая друг другу на ноги, сталкиваясь лбами. Такие станции кажутся мне безликими, они всегда одинаковы, в какой день ни приди. Однако центральная станция в Стокгольме показалась бы москвичу совершенно несерьёзной. На ней никогда не бывает давки, даже в час пик. Уже в семь вечера перрон значительно пустеет. В девять же по перрону слоняется от силы с десяток человек, чаще всего — туристы.

Гораздо больше в городе станций, которые нельзя назвать ни шумными, ни людными. Обычно метро идёт по земле, горный ландшафт Стокгольма не позволяет рыть туннели. Зато мосты — это более подходящее решение. Часто ветка метро пролегает высоко в небе, над домами, соединяя одну горку с другой. Станции же похожи на остановки пригородной электрички: билетная касса и перрон под крышей. Обычно с такого перрона видно какой-нибудь лес или озеро, крыши ближайшего района.

Много в Стокгольме и совсем маленьких, допотопных станций. Остановки коротенькие, поезд бежит между частных домиков и садиков. И можно представить себя на месте старомодного и галантного Эркюля Пуаро, который отправился на метро в соседнюю деревню, чтобы расследовать исчезновение дворецкого.

Октябрь 2005 года Как на меня накапала фру Свантессон

Случилось это в первый раз, когда я убиралась в белом домике фру Свантессон. Там вся мебель белая, и стены белые, и занавески белые. И сама фру Свантессон — как белёсая глиста. Никогда не видела настолько бледной женщины! В лице ни кровинки, глаза цвета вылинявшей газетной бумаги, ресницы белые, а бровей вообще нет. И дети у неё все белые, а муж так и вообще прозрачный. В ванной у них лежит антибактериальное мыло, а одежда обрабатывается дезинфицирующим средством. В прачечной стоят сразу четыре стиральные машины, и они постоянно стирают и перестирывают белые вещи. Пол моется трижды: один раз со стиральным порошком, второй раз — водой, а уж третий раз — с антисептиком.

Фру Свантессон ужасно переживала, что я недостаточно чисто уберу в доме, и подробнейшим образом мне всё объяснила.

В пятницу я вымыла этот дом так, что можно было еду класть не на тарелки, а на пол, ещё бы и чище получилось. Я работала с восьми утра до шести вечера, чуть дырку не протёрла в полу. Потом были выходные и понедельник — у меня намечалось в тот день «окно». В ту неделю не предполагалось, что я буду работать в понедельник. Соответственно накануне я пошла в ночной клуб и спать легла в четыре часа утра.

А в шесть меня разбудил телефонный звонок. Звонила моя начальница и в полном ужасе повторяла:

— Ты только не волнуйся, всё в порядке, всё хорошо, ничего страшного, ты только не волнуйся.