Скандинавия. Разочарованный странник

Я лежу, закрыв глаза, но даже так чувствую солнечные блики на веках. Стараюсь считать до ста, а потом ещё до ста, и ещё; наконец мысли начинают путаться и я вроде бы куда-то уплываю. И тут — опять двадцать пять — во дворе раздаются голоса, усиленные и удвоенные эхом. Ну кому ещё не спится? И не стыдно им перед людьми?

— Слышь? Слышь, урод? Эй ты! Ты! Я к тебе обращаюсь! Открой окно!

Свист. Звук такой, как когда в стекло кидают пригоршню гравия. Опять свист.

— Слышь, придурок! Оглох, что ли? Открой окно!

Ну высуни ты своё хлебало на секунду!

Придурок окно не открыл, но зато я открыла своё. Отодвинула занавески, подняла жалюзи. Ну, думаю, сейчас ты у меня получишь, полуночник чёртов.

Тоже мне, «Неспящие в Сиэтле». Сейчас я тебе всё выскажу. Смотрю в окно, а там — мальчик… Такой, как бы вам описать, чтобы вы лучше поняли? Такой лет двадцати, загорелый, где-то метр семьдесят пять, тренированный, но не перекачанный. Тёмный блондин, коротко подстрижен, как школьник. Ноги стройные, а попка круглая, обтянутая красными трикотажными шортиками. Как это называется? Кальсоны? Боксёрки? Я почему про попку пишу — потому что очень уж она была примечательная своей округлостью. У меня квартира на первом этаже, и когда я выглянула в окно, его задница оказалась как раз на уровне моих глаз. Забыла сказать, мальчик был одет в одни только эти красные шортики, и больше ничего на нём не было. Разве что кеды на ногах.

Почему он оказался на улице в такой час полуголый, без штанов и без сумки? Непонятно. Но он стоял и кричал кому-то вверх:

— Эй, ты, пидорас! Ну, кому говорю? Открывай!

У него была такая светло-шоколадная спинка, с выступающими позвонками посередине, с аккуратными лопатками. Стройные ровные ножки, покрытые золотистым пушком. Такой трогательный стриженый затылок со светлым завитком на шее. Такая гладкая бархатная кожа на руках. Плечи, обгоревшие на солнце. Я стояла в ночной рубашке, как тать в ночи, и подсматривала. Тут распахнулось окно на втором этаже в доме напротив и на подоконник сел другой мальчик. Такого же примерно возраста, такой же комплекции, только рыжий. Он вроде бы не замечал этого, внизу. Сел и закурил, романтически глядя в небо. Солнечный свет заливал его всего, и от этого он казался ещё более рыжим. Я его вспомнила, видела на автобусной остановке и в прачечной. Он мне показался, скорее, застенчивым. Мальчик в кальсонах крикнул ему:

— Эй, кому говорю! Оглох, что ли?

Рыжий удивлённо посмотрел вниз:

— Это ты мне? А, ты ещё здесь?

— Здесь! Все ж ещё? Слышь, кинь мне мою одежду!

— Что?

— Что слышал!

— Одежду?

— Да, одежду. Джинсы мои кинь!

— Не буду я тебе ничего кидать. Урод ты и придурок! И без джинсов обойдёшься.

— Не обойдусь!

— Только что замечательно обходился.

— Хватит тебе! Ты, мудофил, кинь мне мои штаны! Ну не будь таким уродом, ну надо же совесть иметь!

— Это какие штаны? Вот эти?

— Нет, не эти! Ты прекрасно помнишь какие.

А чьи это джинсы у тебя валяются?

— Неважно чьи. Тебя не касается. Эти?

— Нет, не эти! Серые джинсы, урод, серые! Узкие!

С кожаным ремнём.

— Ах, серые… Эти, что ли? Ну на, держи!

— Теперь майку мою найди, придурок! Объясняю для тупых: белая майка без рисунка.

— Эта, что ли?

— Нет! Я же говорю, белая!

— Эта? Фу, как она воняет! Ты вообще моешься хоть иногда? Мне до неё дотронуться противно.

— Не твоё дело! Хватит нюхать мою майку, давай кидай её вниз.

Вот и майка полетела во двор вслед за джинсами. Мальчик не стал надевать ни того, ни другого, перекинул вещи через плечо и пошёл прочь. Крикнул напоследок:

— Слышь ты, шлюха! Грязная дырка! Что б ты сдох!

Рыжий на окне махнул рукой, и что-то зазвенело об асфальт двора. Мальчик в красных кальсонах бросился назад, быстро нагнулся и поднял ключи.

Рыжий кинул вниз окурок.

— Так ты придёшь сегодня или нет?

— Приду, урод! И завтра! И если ты, мудофил, только попробуешь не найти мою кепку!..

Мальчик пошёл к остановке автобуса, минуя клумбы с настурциями, над которыми уже вились пчёлы. Шлёпая кедами по асфальту, размахивая своей мятой одеждой, свёрнутой в жгут. Было лето, июньская белая ночь, рядом плескалось море. Впереди был жаркий, блаженный, пустой день. Я снова задвинула шторы и теперь уже заснула по-настоящему.

Июль 2007 года Русские бактерии

Я сижу в больничной палате на подоконнике, а моя подруга Оля лежит в кровати. Это не я болею, а она.

Каждый год летом я приезжаю в Мариехамн, чтобы ещё раз посмотреть, как мы здесь раньше жили. Так сказать, по местам боевой славы. Этим летом поездка оказалась невесёлой: заболела моя подруга и попала в больницу. Все неприятности уже позади, операция прошла успешно, но домой Оля вернётся только через несколько дней.

Здание больницы стоит на окраине города, то есть в пятнадцати минутах ходьбы от центра. Сам дом — весёленький, светло-бежевый — напоминает скорее дом отдыха где-нибудь на Карельском перешейке. И природа вокруг похожая: сосны, кусты можжевельника, гранитные скалы. Вокруг посажены цветочки.