Скандинавские боги

Возвратившись в Асгард, Хермод отдал Драупнир Одину-Всеотцу и рассказал ему обо всем, что увидел и услышал.

А Один, пока Хермод ездил в подземный мир, обзавелся еще одним сыном на замену Бальдру: сына этого звали Вали, а родила его Одину богиня Ринд. Едва ему исполнился день от роду, как Вали разыскал и убил Хёда. Так был отомщен Бальдр.

VI

Асы разослали гонцов по всему миру. Они помчались, как ветер, и всех, кого встречали на своем пути, спрашивали об одном: плачут ли те о смерти прекрасного Бальдра? И все отвечали: «Да». Бальдра и впрямь оплакивали все: мужчины и женщины, дети и звери. Птицы небесные печалились о светлом боге. И сама земля, и деревья, и камни – все лили слезы. Даже металлы плакали, как плачет холодный железный меч, если его принести с мороза в тепло.

Все горевали о Бальдре.

И вот гонцы пустились в обратный путь, и на сердце у них было легко и радостно: скоро Бальдр вернется из мира мертвых и вновь будет жить среди асов.

Под вечер остановились они отдохнуть на склоне горы, на уступе возле пещеры. И стали есть свои припасы и пить свой мёд, шутить да смеяться.

– Кто это там? – донесся из пещеры голос, и наружу вышла старая великанша. Было в ней что-то смутно знакомое, но ни один из гонцов так и не вспомнил, где он мог ее видеть.

– Я – Тёкк, – сказала великанша (а это значит «благодарность»). – Что вы тут делаете?

– Мы обошли весь свет и всех на свете попросили, чтобы они плакали об умершем Бальдре. Бальдр Прекрасный пал от руки собственного брата. Все мы горюем о нем, как горевали бы о солнце на небе, если б знали, что оно угаснет навсегда. Все мы его оплакиваем.

Великанша почесала нос, прокашлялась и плюнула себе под ноги.

– Старая Тёкк не станет плакать о Бальдре, – отрезала она. – Живой или мертвый, сын старика Одина не принес мне ничего, кроме огорчений. Я только рада, что он ушел. Скатертью дорожка! Пусть остается у Хель.

На этом великанша повернулась и, шаркая, скрылась во тьме пещеры.

А гонцы вернулись в Асгард и рассказали богам о том, что случилось. И сказали они, что не смогли исполнить порученное, потому что одна старуха-великанша из горной пещеры не пожелала плакать о Бальдре и не захотела, чтобы он вернулся.

Закончив же свой рассказ, они, наконец, вспомнили, на кого была похожа старая Тёкк. Потому что она и двигалась, и говорила точь-в-точь как Локи, сын Лаувейи.

– Так я и знал, что это Локи, – сказал Тор. – Кто же еще, как не он? Конечно, Локи – как всегда!

Тор взвесил на руке свой молот Мьёлльнир и созвал богов, чтобы всем вместе отыскать Локи и отомстить ему. Но хитроумный смутьян будто провалился сквозь землю. Он прятался где-то далеко-далеко от Асгарда, радуясь тому, как ловко он провернул свою затею, и дожидаясь, пока все не забудется само по себе.

Последние дни Локи

I

Бальдр остался среди мертвых, и боги все еще горевали о нем. Печальны были они, и серый дождь лился с неба день за днем, и не было больше радости в Асгарде. Локи вернулся из дальних стран, так и не раскаявшись.

Настало время осеннего пира в чертоге Эгира, морского великана, где боги и альвы каждый год собирались пить пиво из волшебного котла – того самого, который Тор давным-давно принес из страны великанов. Пришел на пир и Локи. Напившись допьяна, забыл он о веселье и смехе и погрузился в черные думы. И когда стали боги хвалить Фимафенга, Эгирова слугу, за проворство и усердие, Локи вскочил из-за стола, ударил Фимафенга ножом и убил на месте.

Боги, ужаснувшись, прогнали Локи из пиршественного зала, и ушел он в темную ночь.

Пир продолжался, но у всех было тяжело на сердце.

Прошло немного времени, и вот от дверей донесся какой-то шум. Боги и богини повернули головы и увидели, что Локи вернулся. Он стоял в дверях зала и смотрел на них с недоброй улыбкой.

– Тебе здесь не рады, – сказали боги.

Локи не ответил. Пройдя через зал, он приблизился к Одину, сидевшему на самом высоком месте, и промолвил:

– Когда-то, давным-давно, мы смешали с тобою кровь, Всеотец. Не так ли?

– Так, – кивнул ему Один.

Локи улыбнулся еще шире.

– И ты, великий Один, поклялся тогда, что не сядешь за пиршественный стол, если не нальют пива и мне, твоему побратиму. Не так ли?

Серый глаз Одина уставился в зеленые глаза его побратима – и не Локи, а Один отвел взгляд первым.

– Пусть отец волка сядет с нами за стол, – угрюмо молвил Один и велел своему сыну, Видару, освободить для Локи место.

Локи сел рядом со Всеотцом и ухмыльнулся злобно и радостно. Потребовав еще пива, он опрокинул чашу себе в рот.

А затем принялся оскорблять богов и богинь, одного за другим. Богов он обвинил в трусости, богинь – в легковерии и распутстве. И в каждом оскорблении было ровно столько правды, чтобы оно ранило по-настоящему. Локи назвал богов глупцами, напомнив каждому о постыдных тайнах, которые казались им давным-давно и надежно забытыми. Никого не щадя, он насмехался над каждым и подливал масла в огонь старых раздоров. И так продолжалось до тех пор, пока на пир не прибыл Тор-громовержец.