Доктор Скродерстрем обреченно вздохнул и уселся за круглый стол. Стромберг тихонько пристроился за письменным столом с бланками для протокола и отчаянно скрипел пером.
— Боттмер пришел, — рассказывал доктор, — совершенно неожиданно около пяти, когда я уже заканчивал прием. Признаюсь, мне неудобно было с ним встречаться. Но Боттмер вел себя так тактично, что ни словом не обмолвился о прошлом. Сразу начал жаловаться на бессонницу. Сказал, что без снотворного не в состоянии уснуть, но, к несчастью, забыл положить таблетки в чемодан. Потому попросил, чтобы я их выписал, что после недолгих расспросов о его самочувствии я и сделал.
— Вам не показалось, что он настроен покончить с собой?
— Избави Бог, — возмутился доктор. — Не говорите глупостей, разве я выписал бы снотворное человеку, который смахивает на самоубийцу?
— Ладно-ладно, — успокоил его прокурор, подергав уголком рта. — Идите домой и отоспитесь как следует.
По мнению прокурора, ничего, кроме самоубийства, тут не было. И такой вывод его полностью устраивал. Правда, он обстоятельно и аккуратно делал свое дело, но его заботило только то, чтобы в городе царили порядок и спокойствие. У него не было ни малейшего желания, чтобы его фотографии появились в газетах в связи с волнующей криминальной драмой.
Пока Стромберг разбирался со своими заметками и найденными уликами, его начальник вышел, чтобы допросить хозяйку гостиницы. Фру Норстрем он нашел в кухне. Гостиница была маленькой — всего пять номеров, и на тот момент она сама представляла весь ее персонал. Прислуга, которая прежде ей помогала, всего несколько недель назад получила расчет.
Прокурор не чувствовал себя в долгу перед фру Норстрем ни как перед человеком, ни как перед гражданкой. Потому он взялся за дело круто.
— Расскажите мне, что тут произошло вчера вечером.
— Я ничего не знаю.
— Глупости. У вас есть свободный номер, где мы можем спокойно поговорить?
— Сейчас все номера свободны. В ту ночь у меня был еще один постоялец, но рано утром он ушел.
— Кто это был?
— Какой-то шофер грузовика. Он хотел отправиться в путь с рассветом.
— Покажите мне книгу регистрации.
Хозяйка ее подала, и прокурор списал все данные на этого парня: Элис Нильсон, профессия — шофер, двадцать лет, место рождения и адрес — Гётеборг.
— Когда вы должны были его разбудить?
— Он меня не просил. Думаю, ушел где-то между тремя и четырьмя. В это время как раз начинает светать.
— Раньше он у вас останавливался?
— Насколько я знаю, нет. Но это несомненно был шофер грузовика, если вас это интересует, это сразу видно, и спрашивать не надо.
Прокурор смерил фру Норстрем испытующим взглядом, прикидывая, не лжет ли она. У кого есть опыт, тому признаки вранья всегда видны. Но открытое лицо фру Норстрем выглядело ничуть не менее правдиво, чем обычно, и по нему было видно, что в своем госте и его профессии она ничуть не сомневается. Так что и прокурор в это поверил и больше к этому не возвращался.
— Ну продолжайте, рассказывайте.
После недолгого раздумья фру Норстрем принялась рассказывать о вчерашнем неожиданном появлении адвоката Боттмера, в третьем часу пополудни. Нет, номер он не бронировал. Нет, больше она ничего не знает. Он вообще не говорил, что привело его в город.
Фру Норстрем закурила сигарету и глубоко затянулась. Потом дым долго выходил мелкими колечками из ее носа и рта.
— Посидел он в номере с полчаса, потом ушел. Я как раз тогда спускалась вниз, было ровно четыре. Не спрашивайте у меня, куда херр адвокат направился, я не имею понятия. Но где-то около шести он вернулся и пришел ко мне на кухню. Сказал, что завтра утром уезжает, завтра — это значит сегодня, первым поездом. И попросил, чтобы его разбудили в четверть шестого.
Железнодорожное сообщение Аброки с остальным миром не было особо оживленным. Первый поезд, который уходил в шесть утра, был из лучших. Сам прокурор не раз им пользовался, хотя приходилось вставать раньше обычного. Он кивнул, чтобы дать понять, что слушает.
— Ну а потом, — продолжала фру Норстрем, — он ушел к себе в номер, и о нем больше не было ни слуху ни духу. До самого утра, когда я вошла в его номер и увидела…
— Минутку. Вечером он больше не выходил? Или кто-нибудь не приходил к нему?
— Точно я ответить не могу. Хотя я точно знаю, что после девяти ни он не выходил, ни гостей не принимал, потому что вход был заперт. Если к нам кто-то хочет попасть после девяти, ему приходится звонить.
— Если он, разумеется, не одолжил ключ, — заметил прокурор.
— Разумеется, но адвокат ключ не одалживал.
Прокурор записал, что после девяти вход был заперт, а потом попытался выпытать у фру Норстрем побольше о последнем вечере покойного. Но все его усилия были напрасны. Фру Норстрем ничего не видела, ничего не слышала, ничего не понимала и была просто воплощением удивления и неведения. Будто с неба упала, когда утром вошла в этот номер и увидела…
— Дверь в номер была заперта или открыта?
— Отперта. Но, разумеется, закрыта.
— А что со светом?
— Верхняя лампа горела, как мне кажется.
— А шторы?
— Не помню. Полагаю, были спущены. Я там ни к чему не прикасалась.