Скандинавский детектив. Сборник

— Ты сейчас совсем как папа в молодости, — сказала Ульрика.

В ее голосе звучал еле сдерживаемый смех. Она стояла возле окна на фоне бледных зимних сумерек. Я видел только ее силуэт. Старик мгновенно пришел мне на помощь.

— Не обращай внимания. — Он помахал сигарой. — Нам она так же дерзит! Ничего, привыкнешь. Да и она с годами угомонится.

Я тоже махнул в ответ толстенной сигарой и с достоинством ответил:

— А меня это нисколько не волнует. Я даже не обращаю внимания. Она для меня как воздух.

Я снова взглянул на Ульрику. Я чувствовал, что где-то там, в темноте, она улыбается сейчас своей широкой ослепительной улыбкой. Она стояла так, что я не видел ее лица, и, очевидно, знала об этом.

У Ульрики Бринкман высокая грудь и полная, чтобы не сказать пышная, фигура. Однако благодаря высокому росту она все-таки кажется стройной. У нее крупное, но удивительно красивое лицо, большие голубые глаза и розовые щеки. От нее веет какой-то благоуханной свежестью. Когда я впервые увидел ее, мне показалось, что она похожа на свежеиспеченную булочку. Эта прекрасная женская плоть вызывает невероятное желание, которое пронизывает меня с головы до пят. У нее красивые длинные ноги, и вся она, такая мягкая, красивая и желанная, охотно идет мне навстречу, порой даже слишком охотно. У нее длинные светлые волосы, и вообще она олицетворяет собой тот тип белокурой красавицы, от которого сходят с ума люди с юга. Ульрика похожа и на отца, и на мать в дни их юности, а ведь когда-то они были очень красивой парой.

— Иди сюда, — позвал я. — Совершенно незачем прятать такое красивое лицо.

Ульрика ничего не ответила, лениво отвернулась к окну и стала смотреть на улицу. Теперь я видел ее в профиль. Порой, в плохом настроении, в ее облике я тоже вдруг различал грушевидные формы. В такие минуты мне казалось, что ее тело состоит из двух половинок груши. Одна половинка перевернута и постепенно спускается к талии. Другая образует низ. При этом я пытался заглянуть в будущее и спрашивал себя: «Неужели она станет похожа на старика Бринкмана? Ведь это несправедливо». Но когда я по-настоящему злился на нее, мне начинало казаться, что вся она — это мешок груш, и в свое оправдание я мог лишь сказать, что она для меня самый надежный способ сделать карьеру на юридическом факультете. Это старый испытанный способ, как в сказке, получить принцессу и полцарства…

— Снег пошел, — сказала Ульрика, придвинула кресло и села рядом со мной.

— Что будем делать вечером?

— Посмотрим, — отмахнулся я. — Спешить некуда.

Я глубоко затянулся и выпустил дым ей в лицо.

— Это тебе за папу в молодости.

— Противный! — Она надула губки, и я почувствовал прилив желания.

Старики целиком погрузились в беседу. Речь шла о Манфреде Лундберге.

— Бедняжка Анна Лиза, — говорила фру Эллен. — Для нее это такой неожиданный удар!

— Вряд ли неожиданный, — возразил старик. — Все знали, что у Манфреда плохо с сердцем.

— Скажите, пожалуйста, профессор, кто будет вести семинар по гражданскому праву вместо Манфреда Лундберга? — вкрадчиво поинтересовался я.

— Наверное, Эрик Бергрен. Но, насколько мне известно, семинары начнутся только через несколько дней.

Пока мы пили кофе, разговор не клеился. За окном быстро сгущались сумерки. Поднялся ветер, и снег неистово хлестал по окнам. Фру Эллен включила настольную лампу.

— Хотела бы я знать, кто теперь займется ревизией в благотворительном обществе «Бернелиус»? — вдруг вспомнила она.— Ведь Манфред умер…

С годами фру Эллен все больше увлекалась общественной деятельностью. После члена муниципалитета фру Линд-стрем она была самым активным членом всяческих организаций в городе: правления общества «Швеция — Франция», общества Красного Креста и женского клуба партии хёйре. Правда, она ничего не понимала ни в политике, ни в медицине, а ее французский оставлял желать много лучшего. Кроме того, уже много лет она была бессменным секретарем благотворительного общества «Андреас Бернелиус», в котором пост председателя занимала Эбба Линдстрем.

— Тебе надо обсудить этот вопрос с фру Линдман, — сказал профессор.

— Линдстрем,— поправила его фру Эллен.— Но у нее столько дел! Она взяла на себя слишком много обязанностей.

— Не у нее одной есть обязанности! — проворчал старик.

Разговор, естественно, прервался. Секунду я наслаждался наступившей тишиной. Потом я же сам ее и нарушил.

— А кто такой этот Бернелиус? — спросил я, делая вид, что меня это страшно интересует.

— Андреас Бернелиус жил в XVIII веке в Упсале и был большим знатоком права, — пояснил старик. — Его брат получил дворянство, но поскольку его самого королевская милость обошла, а дочь вышла за простого торговца, он с горя завещал все немалое по тем временам состояние благотворительному обществу для оказания помощи незамужним дочерям профессоров права недворянского происхождения. Поскольку незамужними у нас, слава Богу, остается не так много дочерей, с годами в распоряжении общества оказались довольно солидные средства.

— Значит, Манфред Лундберг был там ревизором?

— Вот именно, — кивнул старик. — А секретарь факультета Хилдинг Улин — казначей.