— Все ясно. — Он уныло махнул рукой. — Там выход, незапертый.
По короткой железной лесенке мы спустились в узкий проход, который шел вдоль края более низкой террасы. С одного боку тянулись ржавые перила, с другого — стенка высотой мне до плеча. За ней находился еще садик, судя по всему соседский.
Проход уперся в приземистую надстройку наподобие башни, с железной калиткой, которая со скрипом отворилась, и мы очутились на верхней площадке другого подъезда.
— Вот этой дорогой и ушел стакан, — горько подытожил Веспер Юнсон. — Беспримерный скандал, — пробормотал он. — Только начали расследование — и на тебе!
Я хорошо понимал, каково ему сейчас.
— Тот, кто унес стакан, вряд ли успел далеко уйти, — сказал я. — Может, стоит…
— Если ноги у него достаточно прыткие, он сейчас уже на площади Густава Адольфа, — перебил Веспер Юнсон. — А уж на велосипеде — и вовсе в Эншеде.
Мы вернулись на верхнюю террасу. Усатый коротышка осторожно шагнул на клумбу между мелкими розовыми примулами и распускающимся кустом шиповника и облокотился на перила, глядя на город.
Вид, в самом деле, был роскошный. Глубоко внизу вились петли шлюзовой развязки, дальше высились ступенчатые фронтоны и крутые железные крыши Старого города. За ним уходили в дымку дома Норрмальме.
Только теперь я обратил внимание на странные металлические леса у наружной стены. Они возвышались над террасой и частично закрывали обзор. Сооружение напоминало обычные строительные леса: узкие настилы, соединенные крутыми лесенками. Только заметив множество проводов, тянувшихся по ржавым балкам, и цепочки лампочек, я сообразил, что это каркас световой рекламы. И не какой-нибудь, а одной из самых броских в Стокгольме — зубной пасты «Стоматола». Нечего сказать, сюрприз…
Веспер Юнсон вернулся в проход и стряхнул с брюк легкую цветочную пыльцу.
— Идемте, — буркнул он и первым спустился в гостиную.
Там уже был медик в сопровождении нескольких молчаливых людей. Полицейский фотограф как раз закончил работу, и медик готовился приступить к осмотру тела.
Я спустился за своим фотоаппаратом и на обратном пути столкнулся с Веспером Юнсоном.
— Никаких съемок, — решительно заявил он. — А если будете писать, сначала покажите мне.
— Я не пишу, а диктую в редакции.
Он пожал плечами.
— Дело ваше. Но я хочу прочесть до публикации.
— Ладно, — отмахнулся я и поискал укромный уголок, чтобы сосредоточиться и кое-что обдумать.
Из столовой через раздвижную дверь я прошел в библиотеку. У окна, занимавшего торцовую стену, стоял письменный стол. Остальные стены сплошь закрывали высокие книжные шкафы, перед мраморным камином — три мягких кожаных кресла и темный курительный столик.
Я опустился в кресло, сунул в зубы сигарету и достал блокнот и карандаш. Когда я протянул руку за спичечным коробком, мой взгляд упал на книгу, раскрытую на курительном столике. Это был том Шведской энциклопедии. Я замер. Вверху жирным шрифтом было напечатано:
Мне стало не по себе, а тут еще и картинки: фитильный и ударно-капсюльный замок, автоматический затвор, в самом низу — чертеж автоматической винтовки.
Кто же сидел здесь, в этом мирном уголке, изучая устройство оружия? И с какой целью?
Господи, статью об огнестрельном оружии можно открыть и без дурного умысла. В конце концов, не исключено, что человека, читавшего энциклопедию, интересовали ручной мяч или ручные машины, которые располагались на том же развороте.
Я все-таки решил взяться за карандаш, и тут выяснилось, что он, как назло, затупился. Я подошел к письменному столу. Но, кроме изящного бювара, ничего там не нашел. Вспомнив, что видел карандаш на подзеркальнике в холле, я поспешил туда. Правильно, вот он.
Я уже повернул обратно, как вдруг за входной дверью мне почудился какой-то шорох. На миг я затаил дыхание и прислушался. Да, на площадке кто-то был.
Я распахнул дверь и выглянул. Вверх по лестнице метнулась женская фигура.
Я бросился следом. На середине лестничного марша женщина остановилась и обернулась. Молодая, медно-рыжая, заплаканная. Она посмотрела на меня и вернулась на площадку.
— Это я, я во всем виновата, — всхлипывала незнакомка.
ЛОВЛЯ НА ИСПУГ
Я не представлял, что говорить и делать, если незнакомая молодая женщина вдруг признается в убийстве, — опыта у меня было маловато. Может, надо было сказать, что каждое ее слово отныне может быть использовано против нее в суде? А может, просто взять ее за руку и проводить в квартиру?
Но я ничего подобного не сделал, просто стоял и смотрел на нее. Нервы ее явно были на пределе: бледное бескровное лицо застыло маской, глаза неестественно расширились, дыхание срывалось.
— Может, войдем внутрь? — наконец предложил я.
Она нервно комкала носовой платок.
— Вы, наверное, из полиции?
— Нет. Полиция там. — Я показал на дверь.
Она вдруг судорожно схватила меня за руку.
— Что случилось? Он… он умер?
Глядя прямо в зеленые глаза, я кивнул. Она хотела что-то сказать, но передумала. Взгляд померк, рука безвольно упала.
— О, Господи, — выдохнула она и лишилась чувств.