Я подошла к большому чану с водой, черпнула и уже было поднесла ковш к губам раненого, как рука лекаря выбила ковш из моих рук.
– Ты что, ополоумела?! – Житобуд трясся от ярости. Его узловатые пальцы с отчаянием вцепились в бороду. Из кулака выглянул мохнатый кончик бурого цвета. Должно быть, лекарь испачкался в крови, помогая какому-нибудь несчастному…
Ковш упал, и влага растеклась по штанине Житобуда некрасивым пятном.
«Уж лучше бы бороду отмыл, чем попусту плескать», – подумала я и опустила голову.
Лекарь часто ругал меня. То неверно перевязала, то не так подшила. Я устала от его поучений и громкого, визгливого, как у бабы, голоса. Но он хорошо знал свое дело. Многие жены и матери долго будут молить за него Бога.
– Ты кому даешь воду?! – продолжал кричать Житобуд. – Ослепла?! Не видишь его?! Такому пить нельзя!
Я поглядела на раненого. Не понять, стар он или молод… Губы пересохли и потрескались, глаза ввалились, на бледных щеках лихорадочные пятна.
– Пить… – опять прошептал, он и застонал. Нельзя поить. Раненного в живот нельзя поить…
– Эй! Очнись! – откуда-то издалека донесся голос Житобуда.
Я помотала головой. Сознание вернуло его лицо, ржавую бороду, большие усталые глаза. Наверное, он не всегда такой злой. Взгляд-то хороший, добрый…
– Отдохни-ка, девка. – Ладонь лекаря подтолкнула меня к телеге.
– Не надо…
Мне было стыдно. Спать хотелось, но ведь там, внизу, умирали люди… Разве я могла спать?
– Ложись, ложись…
Что-то мягкое очутилось под моей головой, что-то теплое легло сверху. Я вздохнула и закрыла глаза. Но и во сне я увидела битву. Полукругом стояли повозки с ранеными, истошно выли трубы, и несметным полчищем текли воины. Войско печенегов, войско Святополка, войско Ярослава… Они . спутались, смешались и стали похожи на огромный разрушенный муравейник. Маленькие, облаченные в блестящие доспехи мураши бегали, напрыгивали друг на друга, махали лапками и падали, падали, падали… Где-то среди них был и Горясер со своими людьми.