Скарамуш

Никогда в жизни Андре-Луи, не привыкший к физическому труду, не трудился так, как в этот полдень. Надо было соорудить и подготовить сцену в конце рыночного зала. Он начал понимать, какой ценой достанутся ему пятнадцать ливров в месяц. Сняв пышные наряды, Родомон и Леандр помогали Андре-Луи плотничать. Они работали вчетвером — точнее, втроём, так как Панталоне только выкрикивал распоряжения. Примерно через полчаса остальные четверо актёров, пообедавших вместе с дамами, сменили Андре-Луи с товарищами, и те и свою очередь пошли обедать. Полишинель остался за главного.

Перейдя площадь, Андре-Луи с актёрами подошли к маленькой гостинице, где они уже успели поселиться. В узком коридоре он лицом к лицу столкнулся с Клименой, которая, сбросив роскошное оперенье, переоделась в своё обычное платье.

— Ну что, понравилось? — развязно спросила она.

Он взглянул ей прямо в глаза.

— А я рассчитываю на вознаграждение, — ответил он своим странным холодным тоном. Когда он так говорил, трудно было понять, что он при этом думает.

Она нахмурилась.

— Вам… вам уже понадобилось вознаграждение!

— Клянусь честью, оно-то и привлекло меня с самого начала.

Они были совсем одни, так как остальные ушли в приготовленную для труппы комнату, где был накрыт стол. Андре-Луи внезапно остро ощутил очарование её женственности, а поскольку, основательно изучив Мужчину, он ровным счётом ничего не смыслил в Женщине, то ему и в голову не пришло, что это сама Климена воздействует на него, тонко и неуловимо.

— Что же это за вознаграждение? — спросила она его с самым невинным видом.

— Пятнадцать ливров в месяц, — отрывисто ответил он, с трудом удержавшись на самом краю пропасти.

С минуту она озадаченно смотрела на него, совершенно сбитая с толку, затем пришла в себя.

— А в придачу к пятнадцати ливрам — полный пансион, — сказала она. — Не забудьте и его принять в расчёт. Мне кажется, про пансион вы совсем забыли, и ваш обед остынет. Пойдёмте!

— Вы ещё не обедали? — воскликнул он, и ей послышалась взволнованная нотка в его голосе.

— Не обедала, — отвечала она через плечо. — Я ждала.

— Чего? — спросил он с надеждой, простодушно подставив себя под удар.

— Вот дурень! Ну ясное дело — мне же надо было переодеться, — грубо ответила она. Заманив его в ловушку, она не могла отказать себе в удовольствии ударить. Но он был из тех, кто отвечает ударом на удар.

— Хорошие манеры вы оставили наверху вместе с нарядом светской дамы. Понятно.

Она густо покраснела.

— Вы дерзки, — ответила она запинаясь.

— Мне часто говорят об этом, но я не верю. — Андре-Луи распахнул перед Клименой дверь и, отвесив весьма изысканный поклон, который произвёл на неё сильное впечатление (хотя он был просто скопирован у Флери[66] из Комеди Франсез, где Андре-Луи часто бывал в дни учёбы в коллеже Святого Людовика), жестом пригласил её войти. — После вас, мадемуазель. — Для большей выразительности он умышленно разделил последнее слово на две части.

— Благодарю вас, сударь, — ответила она ледяным тоном, в котором слышалась насмешка — правда, едва заметная, ибо молодой человек был просто очарователен. Ни разу за весь обед она не обратилась к Андре-Луи, зато, вопреки обыкновению, уделила всё своё внимание вздыхавшему по ней Леандру. Бедняга так плохо играл её возлюбленного на сцене, поскольку страстно мечтал сыграть эту роль в жизни.

Не обращая внимания на поведение Климены, Андре-Луи с большим аппетитом поглощал селёдку с чёрным хлебом. Трапеза была скудная, как у всех бедняков в ту голодную зиму. Поскольку он связал свою судьбу с труппой, дела которой были далеки от процветания, ему следовало философски относиться к неизбежным невзгодам.

— У вас есть имя? — спросил его Бине, когда в беседе за столом возникла пауза.

— Думаю, что есть, — ответил Андре-Луи. — Я полагаю, это имя — Parvissimus.

— Parvissimus? — переспросил Бине. — Это фамилия?

— В труппе, где только руководитель пользуется привилегией иметь фамилию, её не пристало иметь последнему члену. Итак, самое подходящее для меня имя — Parvissimus, или Самый последний.

Шутка позабавила Бине. Она была остроумна и говорила о живом воображении. Определённо, им надо вместе заняться сценариями.

— Я бы предпочёл это плотницким работам, — произнёс Андре-Луи. Однако в тот день ему снова пришлось трудиться в поте лица до четырёх часов. Наконец тиран Бине заявил, что удовлетворён сделанным, и вместе с Андре-Луи занялся освещением, используя для этого сальные свечи и лампы, наполненные рыбьим жиром.

В пять часов раздались три удара, поднялся занавес и начался спектакль «Бессердечный отец».