Моро также осведомляется об их здоровье и просит передать поклон госпоже де Плугастель.
Второе из сохранившихся писем принадлежит перу сеньора Гаврийяка. Оно тоже дает нам возможность составить представление о ходе событий. Письмо отправлено из Хамма в Вестфалии 4 февраля следующего года.
Дорогой крестник!
Пишу тебе спустя всего несколько часов после нашего прибытия в Хамм, где по приглашению короля Пруссии обосновались господин граф Прованский и господин граф д’Артуа. В их весьма немногочисленной свите состоит господин де Плугастель, который пожелал, чтобы к нему присоединилась супруга. Его высочество, узнав, что мы с госпожой де Плугастель держались в Кобленце вместе, необыкновенно растрогался – несомненно, движимый любовью к моему покойному брату, – а затем предложил и мне гостеприимство своего маленького двора. И вот мы все вместе приехали сюда и поселились в недорогой гостинице «Медведь», которую держат очень милые хозяева. Положение принцев крайне тягостно, а их квартиры в Хамме совершенно не подобают особам такого высокого ранга. Гостеприимство его величества короля Пруссии простирается не дальше позволения поселиться в городе. Надежды на улучшение, кажется, с каждым днем тают. И все же мужество и сила духа принцев невероятны и достойны восхищения. Они не изменили их высочествам даже в черную минуту, когда из Парижа пришло известие о чудовищном, немыслимом, святотатственном преступлении черни, предавшей короля лютой смерти. Принц издал указ, которым провозгласил королем Франции дофина и принял на себя регентство. Он с истинным благородством объявил, что его единственное стремление – отомстить за кровь брата, разбить цепи, которыми скована семья несчастного Людовика, возвести дофина на трон и восстановить во Франции освященный веками закон.
Нам, как Алина уже сообщала в своем последнем письме, по-прежнему трудно принять решение относительно будущего. Рабуйе, несмотря на грозящую ему опасность, ухитрился прислать мне 50 луидоров, припрятанных перед конфискацией. Добрая, верная душа! Еще он пишет, что ему удалось схоронить свое лучшее серебро так, что оно не попадет в руки грабителей. Я начинаю подумывать, что твой план, к которому мы в свое время отнеслись слишком легкомысленно, – единственный разумный выход из затруднительного положения. И все же, мой дорогой крестник, мне не хотелось бы становиться для тебя обузой, да я и не вправе.