Скарамуш. Возвращение Скарамуша

Итак, Шабо во всеуслышание объявил, что влюбился, и присутствующие сделали вывод, что эта важная птица сменила будничное оперение на праздничное ради благосклонного внимания избранницы, – так сказать, линька, знаменующая начало брачного сезона.

Лирическую часть речи оратор завершил обещанием, что ни священник, ни отжившие свое церемонии не осквернят его свадьбы. Тем самым он показал, как хорошо знает аудиторию. Если коллеги-законодатели встретили его заявление сдержанными хлопками, то публика, собравшаяся в галереях, разразилась овацией. Наконец народный представитель перешел к деловой части выступления, но сказал так мало, что стало ясно: он попросту воспользовался предлогом лишний раз появиться на трибуне.

Слушая его, Андре-Луи испытывал гнев вперемешку с презрением. Он жалел Леопольдину и в настоящий момент видел в успехе своего замысла касательно Ост-Индской компании не столько надежду на восстановление власти Бурбонов, сколько средство избавить девушку от нежеланного брака.

На трибуну поднялся Жюльен – еще один продажный отступник, и Андре-Луи подался вперед, чтобы лучше расслышать пламенную речь, направленную против Индской компании, – ведь он сам вложил ее в уста этой марионетки. Но Жюльен договорился с Делоне о том, чтобы усовершенствовать первоначальный текст. Он довольно долго и цветисто рассуждал на тему добродетели и чистоты в общественной и частной жизни. В последнее время Конвент все глубже погрязал в подобном празднословии, и в этой риторике едва не утонул вскользь брошенный намек на Индскую компанию – одну из тех организаций, что, по словам оратора, злоупотребили доверием государства и использовали его в целях, отнюдь не всегда выгодных этому самому государству.

Однако намек достиг ушей слушателей, и внезапно в зале, где только что стоял гул, повисла напряженная тишина. Кто-то потребовал выражаться яснее и, если у оратора есть в чем обвинить компанию, изложить конкретные факты, иначе как бы его самого не обвинили в клевете.

– Упрек справедливый, – спокойно произнес Жюльен. – Вообще-то я не собирался касаться этой темы, в противном случае я вооружился бы подробностями, необходимыми для полного раскрытия злоупотреблений, о которых, вероятно, многие из вас и без того догадываются. Ведь для наиболее наблюдательных и ревностных из вас не секрет, что Индская компания одалживала значительные суммы бывшему королю, существенно тормозя освобождение Франции от оков деспотизма.

Ловкий намек на ревностность и наблюдательность заткнул рты возможным оппонентам. Никто из депутатов не рискнул противоречить Жюльену и немедленно требовать доказательств, тем самым признав отсутствие у себя названных качеств. На это Жюльен и рассчитывал и потому не стал развивать тему.

Позже, когда Базир, тоже захваченный врасплох выступлением Жюльена, спросил его, в состоянии ли он доказать то, что утверждает, возмутитель спокойствия цинично улыбнулся и пожал плечами.

– Что толку в доказательствах? Важен результат. Вот завтра посмотрим, попала ли моя стрела в цель. Следи за ценой на акции.

Два дня спустя, когда цена на акции Индской компании упала с полутора тысяч до шестисот франков, попадание в цель уже не вызывало сомнений. Среди держателей акций началась паника.

Неделей позже Делоне сделал следующий ход. В своей речи, переполошившей Конвент, он заявил, что голословные обвинения тулузского коллеги побудили его внимательно присмотреться к делам компании. И то, что он обнаружил, его ошеломило. Далее последовали скандальные разоблачения. Делоне подробно объяснил, каким образом компания уклонялась от уплаты справедливой пошлины, введенной нацией. Обманом лишить Республику денег, принадлежащих ей по праву, – значит обескровить ее. Подобный обман можно не колеблясь объявить кощунством.

В этом месте речь Делоне была прервана рукоплесканиями. Желчное лицо Робеспьера скривилось хищной усмешкой. Ее заметили в зале и сочли знаком одобрения.

Но тут Делоне остудил накалившиеся благодаря ему страсти неожиданным предложением: он потребовал принудить директорат Индской компании к ее самоликвидации.

Предложенное наказание настолько не соответствовало масштабу преступления, что депутаты Конвента едва не задохнулись от неожиданности и гнева, а затем вступили в ожесточенный спор. Председатель энергичным звоном колокольчика призвал собрание к тишине.

На трибуну взошел Фабр д’Эглантин. Чуть выше среднего роста, изящно сложенный, ухоженный, он двигался неторопливо и уверенно. Этот человек перепробовал в жизни множество поприщ – он был и актером, и сочинителем, и рифмоплетом, и художником, и композитором, и клеветником, и вором, и убийцей, и арестантом. Впрочем, в любой ипостаси он оставался верен своему первому, актерскому призванию, поэтому и повадки, и речи его всегда были театральны. Благодаря сценическому дарованию и неистребимому позерству Фабр добился высокого положения в этом гротескном собрании и завоевал популярность среди масс, падких на дешевые эффекты.