Весь раскрасневшись от волнения, Бонтам сделал паузу, чтобы перевести дух.
– Запишите все, – спокойно распорядился Андре-Луи, обращаясь к Буассанкуру. – Все, до единого слова. – Он дождался, пока мнимый секретарь исполнит его указание, и снова обратился к арестанту. На этот раз он говорил тихо и бесстрастно, без прежнего напора, и, возможно, благодаря этому контрасту его слова звучали более весомо: – Ваша убежденность покоится на ложной предпосылке. Я уже говорил вам, что вы слишком хорошо знаете законы, но они устарели. Если вы честный человек, то поможете мне решить, отправлять вас для суда в Суассон или нет. Да-да, в Суассон, не в Париж. Гильотина в Суассоне делает свое дело не менее быстро. А что до гражданина депутата Сен-Жюста, на защиту которого вы, кажется, рассчитываете, то по ныне действующим законам Равенства и Братства ни один человек в государстве не обладает достаточной властью, чтобы защитить преступника. – Тон Андре-Луи стал жестче: – Повторяю: ваши знания устарели. Вы, по-видимому, пребываете в убеждении, что мы все еще живем в век деспотизма. И еще одно. Позвольте заверить вас: если вы не сумеете рассеять подозрения, которые возникли у меня, когда я изучал ваши бумаги, если не сможете удовлетворительным образом объяснить некоторые неблаговидные обстоятельства, о которых эти бумаги свидетельствуют, у гражданина депутата Сен-Жюста появятся куда более неотложные дела, чем ваша защита. Ему придется держать ответ за себя. – Андре-Луи стукнул кулаком по столу и с внезапной свирепостью добавил: – Республика не смотрит на чины и звания. Зарубите это себе на носу, гражданин Бонтам. Свобода, Равенство и Братство – не пустые слова.
Мэр энергично, хотя и невнятно выразил свое согласие с последним утверждением. Переняв у Андре-Луи эстафету, он принялся убеждать арестованного ответить на вопросы и снять с себя подозрения.
– Я не понимаю, в чем причина вашей нерешительности, – продолжил затем Андре-Луи. – Разве что вы молчите из ложно понятой преданности. Ложно, потому что никакая преданность не спасет исполнителя преступления. Единственное, чего вы можете добиться своим молчанием и запирательством, – это обвинение в предумышленном пособничестве злоумышленнику.
Приведенные доводы не только усмирили, но и заметно напугали Бонтама. Угроза Андре-Луи поколебала его уверенность в заступничестве Сен-Жюста. А без этого заступничества его действительно ждал наихудший конец.
– Бог мой! – не выдержал он. – В чем вы меня обвиняете? Вы ведь не сказали мне даже этого. Я не делал ничего плохого.
– Вы назвались землевладельцем и фермером. Я желаю получить представление об источнике богатства, которое позволило вам приобрести обширные участки земли в Босе.
– Я выразился неточно. – Страх выжал из Бонтама правду. – Я занялся земледелием, потому что оно более прибыльно, чем мое прежнее ремесло. Но я не землевладелец. Я всего лишь посредник. Что пользы меня допрашивать? У вас мои бумаги. Они должны были показать вам, что я всего лишь доверенное лицо.
– Чье?
Бонтам на мгновение замялся и нервно стиснул пальцы. Хотя в комнате было прохладно, его бледный выпуклый лоб покрылся крупными каплями пота.
– Гражданина депутата Сен-Жюста, – ответил он наконец. И, словно желая оправдать предательство, к которому его вынудили, добавил: – Вы должны были понять это из бумаг.
– Да, – кивнул Андре-Луи. – По крайней мере, в них содержится много довольно ясных указаний на ваше сотрудничество. – Он вновь умолк, выжидая, пока Буассанкур закончит писать. – В течение последнего года вы получили деньги, которые в пересчете на ныне утвержденную Республикой валюту составляют в сумме примерно полмиллиона франков.
– Да, если считать во франках, получится приблизительно столько.
– Самый крупный денежный перевод, в сто тысяч франков, получен вами всего лишь месяц назад.
– Да. Где-то около того.
– Седьмого фримера, если быть точным.
– Если вы знаете даже точную дату, зачем спрашивать меня?
– Я полагаю, эти деньги были высланы вам из Страсбурга?
– Не знаю.
– Вы знаете, откуда писал гражданин Сен-Жюст. Ведь это он прислал вам деньги, не так ли?
– Да. Они пришли от него. Вероятно, из Страсбурга. Да. Откуда же еще?
Андре-Луи откинулся на спинку стула.