Скарлетт Рэд

— Сейчас же, Талия. Это не просьба, — отрывисто говорит он. — Обещаю не трогать тебя там, пока сама не будешь умолять об этом.

— Отлично! — фыркаю я, уже ощущая отсутствие трения, которое обеспечивали сведенные ноги.

Мне также не хватает беспрепятственной возможности видеть великолепные глаза Себастьяна и его тело, но этот нуарный вид тоже чертовски сексуален. Определенно, таким образом я ощущаю все более интенсивно, так как мой ограниченный обзор заставляет меня фокусироваться только на том, что происходит прямо напротив меня, не растрачиваясь на что-то еще вокруг. Уверена, именно этого намеревался достичь Себастьян, заставляя надеть повязку. Он хотел быть центром моего внимания.

Наклонившись вперед, Себастьян засасывает сосок глубоко в рот и жестко сосет, прижимая его к своду своего рта. Я стону и почти соскакиваю с кровати, настолько я возбужденная и мокрая.

Он поднимает голову, даря мне понимающую улыбку.

— Готова отпереть замок и открыть двери?

Я трясу головой, несмотря на то, что дрожу. Себастьян делает вдох.

— Чувствую запах твоего возбуждения, Талия. Этот сладкий запах манит меня, как красная тряпка быка. Ты уверена? — подталкивает он меня, выкручивая мои соски с грешным, беспощадным мастерством.

Я ставлю ступни на кровать и выгибаю спину, находясь в таком состоянии, что чуть не сбрасываю Себастьяна. И хоть он посмеивается надо мной, я планирую его переплюнуть.

Когда он внезапно встает и идет в ванную, я кричу ему вслед с самодовольством в голосе:

— Так быстро сдаешься?

Он возвращается обратно в комнату с мочалкой в руке, его твердая эрекция подпрыгивает к животу в такт уверенным шагам.

— Что ты затеял? — начинаю скрещивать ноги, но он качает головой.

— Держи ноги на месте и верь мне, я держу свое слово.

Он говорит так серьезно, что я снова развожу ноги в стороны и воплю от прикосновения холодной материи, которой он промокает меня.

— Она ледяная! — выкрикиваю я, но позволяя ему держать ее на мне.

Он кивает.

— Так и должно быть. Там болит, потому что все опухло. Холод снимет отек.

После Себастьян мучает меня еще двумя раундами холодных компрессов, а потом приближается к кровати, его темные брови подняты вверх.

— Лучше?

— Понятия не имею. Я ничего не чувствую там, все онемело. Думаю, магазин не открывается из-за гололеда.

— Тебе просто необходимо оттаять, — усмехнувшись, Себастьян ставит одно колено на кровать и наклоняется, чтобы обдуть мое тело теплым воздухом.

— Это жульничество!

Когда я начинаю извиваться, он держит меня на месте своим фирменным захватом.

— Оставайся на месте. Я обещал, что не трону тебя, и я не буду, — его голубые глаза берут мои глаза в плен. — Но не стесняйся сообщить, когда достаточно разогреешься.

Он снова придвигается ко мне, делясь своим теплом, и этим сводя меня с ума. Пару минут спустя, я начинаю извиваться и пытаться якобы случайно наткнуться на его рот в надежде, что он не сможет сопротивляться и останется там, где приземлился. Не то чтобы, я собираюсь ему в этом признаваться.

— Я хотел, чтоб ты назвала свое имя добровольно, Талия. Именно это я сказал тебе, когда ты отказалась мне его называть.

Я удивлена, что он вернулся к нашей прежней дискуссии, но я жду, что он еще скажет.

— Именно поэтому я не позволил своему сыщику заглядывать в твое прошлое до нашей встречи. Я хотел, чтобы ты сама рассказала. Хотел, чтобы ты сама заполнила пробелы.

— Делиться должны обе стороны, Себастьян, — выпаливаю я, когда его рот случайно касается меня там. — Тот будильник на твоих часах как-то связан со смертью твоей мамы, верно?

Он просовывает руку под мое бедро и кладет подбородок на сгиб моей ноги.

— Этого не было в отчете, но полиция пыталась обвинить мою мать в распространении наркотиков или какой-либо другой незаконной деятельности, потому что я сказал, что был звонок на ее телефон, о котором я ничего не знал, — его рука на моем бедре напрягается. — Мне пришлось слушать, как те засранцы говорили, что, вероятно, именно поэтому ее и застрелили.

Он не ответил на мой вопрос о будильнике, который он ставит, но он хоть чем-то поделился. Боясь надавить слишком сильно, я спрашиваю:

— Ты знаешь, откуда был тот звонок?

Он кивает, проводя щекой по моему бедру.

— Мой отец. Позже он сказал, что однажды мама выяснила, что уже ничто не сможет спасти ее жизнь, и пришла к нему, чтобы рассказать обо мне. Она хотела удостовериться, что я не останусь один, когда ее не станет. Именно тогда он дал ей телефон.

Я прижимаю бедро к его челюсти, касаясь его единственным способом, каким могу.

— Он не знал о тебе?

Медленно он качает головой.

— Думаю, она боялась, что он заберет меня от нее. Как же она ошибалась…

Горечь, прозвучавшая в его голосе, ранит меня в самое сердце.

— Он сказал, что чувствует к тебе, на твоих часах, Себастьян.

Единственным ответом Себастьяна становится поцелуй в живот, его хватка на моих бедрах становится жестче, прежде чем его рот придвигается ближе, его глубокий голос вибрирует так близко к моей киске, что я почти могу чувствовать его.