Сказ о пути

— Ты не понимаешь. Ты глуп, чужестранец, либо очень долго прожил в своей глуши и перестал быть человеком. Вот у меня дочка была. Она для меня умерла, когда связалась с тем ублюдком с соседней улицы. Он ее бросил, брюхатую, ребенка она выкинула, а потом приползла ко мне, назад под отцовское крыло просилась, а сама грязная, сивухой за версту несет. Прогнал, конечно. Даже к улице своей запретил приближаться… А потом она снова живой стала — когда на прошлом празднике у нее на пальце кольцо засветилось. За ночь, словно цветок, расцвела! Мы с ней встретились, обнялись, хорошо попрощались, слезами друг друга омыли. Знаешь, она такой светлой стала, какой и в детстве ее не помнил… А ты говоришь, демон-людоед!

Дийк не стал спорить. Он отставил пустую миску и поднялся из-за стола. Но не выдержала молчавшая до сих пор Наки:

— А что, разве кроме смерти твою дочь уже ничто не могло исправить? Разве все способы ты перепробовал, любящий отец?..

Хозяин нахмурился. Девочку он ответом не удостоил, лишь с тяжелой усмешкой заметил промиру:

— Сестра твоя бойка не по годам. Такие плохо кончают.

— Пойдем, Наки!

Дийк вывел упиравшуюся «сестренку» за дверь. Затем вернулся.

— Я, пожалуй, сниму у тебя комнату до завтра. Сестренка устала — оттого и дерзит. Пусть отдохнет, выспится. А я прогуляюсь. Ночь такая дивная!

— Иди. Может, кого из избранных встретишь на пути — будет это добрым знаком тебе! Я вот тоже рвусь погулять, попраздновать — да помощника никак не дождусь, чтоб сменил меня — видно шибко ему там весело, дуралею…

Стоило больших трудов уговорить Наки лечь спать. Она требовала покинуть «этот жуткий, этот омерзительный мирок» тотчас же.

— Во-первых, не в моих правилах уходить из мира в мир на ночь глядя. И ты это отлично знаешь. Во-вторых, ничего страшного с тобой за ночь не случится. Смерть здесь принимают исключительно добровольно, как ты могла понять. Да и Гоа будет рядом. Наконец, в-третьих — терпеть не могу, когда мне диктуют, куда и когда мне идти и что делать.

Надувшись, Наки молча проследовала в отведенную им комнату и демонстративно улеглась прямо на пол, на старенький коврик, притянув к себе Гоа и проигнорировав пожелание доброй ночи. Рыш тут же засвистел, растерянно и укоризненно, переводя жалобный взор с хозяина на девочку и обратно.

— Спать, Гоа, — коротко велел ему промир и вышел.

Ночь и впрямь выдалась прекрасная: теплая, но не душная, расцвеченная — помимо огоньков и фонарей — огромной луной и россыпью веснушек-звезд. Дийк любил такие ночи в таких старинных ухоженных городках. Он долго гулял, стараясь не приближаться к центру — на окраинных улочках было тише, да и вместо толпы попадались лишь отдельные прохожие. Был воздух — полный незнакомых, сладких и пряных запахов, были осколки чужих жизней, проглядывавших сквозь распахнутые ставни. Не надо путешествовать из мира в мир, чтобы попасть в иное пространство — достаточно заглянуть в окна дома, мимо которого проходишь, и незнакомое бытие коснется тебя — ласковое или угрюмое, обыденное или глубокое. Впрочем, большинство окон на этот раз были закрыты — как видно, основная масса жителей праздновала, а за стенами оставались лишь немощные и больные.

Дийк вышел к речушке, прочерчивавшей плоть города темно-зеркальной плетью из плеска и свежести. Здесь было безлюдно и тихо. За спиной высился силуэт высокого здания, в котором не горело ни одного окошка.

Промир присел на траву, снял обувь и опустил утомленные вечной дорогой ступни в прохладную воду. Прикрыл глаза.

— Мне можно посидеть с вами?

Голос был осторожным и чуть надтреснутым, он отдавался в ушах легким звоном. Дийк кивнул, не открывая глаз. Почему-то он был уверен, что увидит кольцо с изумрудом на пальце заговорившего с ним. И точно знал, что не хочет его видеть.

Придет утро, уже совсем скоро, и он заберет Наки и Гоа из этого больного мира, и вновь будет дорога — к призрачному раю, где водятся синекрылые драконы и растут разумные цветы.

— Это мое любимое место. Не знал, что встречу здесь кого-то еще — прежде тут всегда было безлюдно.

— Если я мешаю, мне ничего не стоит уйти, — Дийк отозвался с легким раздражением: здесь и впрямь было хорошо, а возвращаться в трактир и ложиться спать не хотелось.

— Нет, что вы, не надо! Лучше поговорите со мной: я так редко разговариваю с живыми людьми. А еще лучше — расскажите какую-нибудь историю. Мне кажется, вы должны знать много историй и сказок.

— Сказок? Да, пожалуй, я знаю их немало. Но какую рассказать вам? Может быть, сказку о большой луне над странным городом, в котором смерть возвели в культ и молятся на убийцу и людоеда?

— Эта сказка мне знакома, — невидимый собеседник засмеялся — негромко, с полувсхлипами, полувздохами. — Но она еще длится, такие нельзя рассказывать. Вот когда она закончится — другое дело.

— Иные как-то не приходят в голову, так что простите.

— Нет, это вы меня простите: вижу, что все же помешал. Мне кажется, мы еще увидимся. Вы показались мне интересным собеседником. До свидания!

Голос умолк, так и не обретя для Дийка ни лица, ни плоти. Прошелестели удаляющиеся шаги.