Сказ о серебряной горе

Муторно Федору, тревожно,зябко. За коей нуждой середь ночи подняли? «По государеву делу!» — только и уронил дьяк. Собрался быстро— вишневый кафтан стрелецкого покроя с оторочкой бобровой натянул, шапку со шлыком малиновым заломил вправо. Кушак шелковый с кистями из золотой бахромы повязал.

И хоть привык ничему не удивляться— шалили на Москве лихие после «медного бунта», и не раз приходилось среди ночи по государевым делам вставать,— на сей раз тревожно было.

Как из простых стрельцов в гору пошел, всегда ждал, что призовут его, потребуют на большую службу. Ждал часа урочного с дрожью. Хотел его и не хотел.И вот сердцем почуял,что пришло то время. Угадал по таинственному виду думного, по лицу его скуластому, по бровям смурым, по стуку почтительному в дверь.

И погнал от себя Федор сомнения, только торжественность в душе оставил да умиление перед великим государем.

А когда завел его дьяк в Грановитую палату,увидел Федор, что стены и пол в ней черным сукном покрыты,потом и Алексея Михайловича узрел.Сидел государь в простых одеждах на лавке, где обычно бояре сидят, вместо шапки царевой на голове скуфья. Свечи горят тускло, по лицу государеву, опухшему и усталому, желтый, мертвый свет бродит.

Поклонился Попов земно, не смея слова молвить.Царь вяло рукой махнул. Дьяк неслышно вышел, дверь за собой притворил осторожно.

— Подойди ближе.

В три шага приблизился к государю Федор. Сердце билось в груди звонко, сильно, будто каменным сделалось.

— Ладный ты,—сказал Алексей Михайлович, закидывая вверх голову и щуря глаза.

Не понял Федор,то ли с завистью сказал, то ли с одобрением. Потому молчал.

— Позвал я тебя, сын боярский, по делу большому. Готов ли послужить?

Федор кивнул. Слова в горле застряли.

— Добро,— раздумчиво сказал царь и погладил бороду пухлой маленькой рукой.

— Вскорости пойдешь встречь солнца за Камень.В той стороне люди наши новую землицу приискивают да ясак с инородцев имут для казны. И пришла от них сказка,что ведают те инородцы, где в горах серебра лежит много. Дело твое одно — долыгаясь всякими меры проведать про то серебро и нам описать.

Глаза государя, маленькие, темные, в упор смотрят, и нет в них былой усталости. Узрел в них Федор приказ жестокий, оттого совсем сробел: мысли спутались, закружились, как вороны над церковной звонницей.

— Исполню, государь,— только к сказал.

Алексей Михайлович головой покачал, глаза потухли, опустил их долу, помолчал, подумал — совет с кем-то незримым держал.

— Пойдешь,—повторил хрипло.— Серебро зело надобно.Сам видал, что на Москве летом делалось.Руки да ноги холопьям рубили, в том жали нет. От другого туга меня берет: немчинам за ихнее серебро соболями платим,казна скудеет. Гулящие люди страх перед государем не имут,стрельцов на бунт сбивают. По всей Руси людишки в лесах хоронятся.Велел я с Казенного двора суды,кои худшие,взять и ковать из них деньги серебряные,а медные отставить.Ан все едино — проку нет.

Государь, опираясь на посох, тяжело поднялся с лавки, голос стал грозным.

— Без серебра не возвращайся, сын боярский Федор Попов. Гнев наш знаешь. Грамоту тебе завтра дьяк Семен Заборовский даст. По ней в твоей воле будет казнить и миловать. По дороге гулящих можешь привечать, в сотоварищи брать, коли пожелают с тобой к инородцам идти.Обещай прощение моим именем. И помни, — глаза царя горели,— нет ничего невозможного для государева человека. Все ты мочь должен!

— Слушаю, государь,— Федор земно поклонился.

— Не жалей живота своего! Не жалей! Послужи России! Послужи! Ты же— суть частица малая ее.Проведай про серебро! Послужи!..— свистящим шепотом говорил царь, лицо свое приблизив к лицу Федора.— Иди! — вдруг крикнул Алексей Михайлович.— Завтра остальное думный дьяк доскажет.

Федор попятился к дверям.Пришел в себя только на улице, когда двери палаты затворились, и долго пил ледяной воздух. Голова кружилась, в глазах пятна мельтешили цветные. Первое,что подумал: «Государя кротким кличут. Ох, и лют царь! Не тишайший он вовсе!»

Потом другое замелькало: «Дело трудное.Хватит ли мочи одолеть?»Но подумал, что не кого другого,а его позвал государь.Знать,есть для того причины.Знать, давно заприметили, что не прост он, Федор Попов, и гож на большое государево дело.От мыслей тех засмеялся счастливо, грудь под кафтаном бугром поднялась, ладони в кулаки сжались,сердце колоколом-подзвонком застучало весело, радостно.Отныне власть в руках непомерная— хочешь казни,хочешь милуй.Зашагал он по темной Москве размашисто, споро. За Неглинной двое из ночи выступили.

— Служивый, снимай кафтан.

Ударил одного ногой в пах, другого рукоятью сабли по черепу. Пошел дальше не оглядываясь своей дорогой.

— Вставай, атаман, вставай!— Анкудин тряс Попова за плечи.— Аргишить пора.

Федор с трудом открыл глаза.Тело ныло болела голова. Первым делом прислушался. Тихо за ярангой, пурга ушла.

Вылез из полога,космы нестриженые с глаз откидывая,с бороды отрясая клочья оленьей шерсти. Бабы нехитрую утварь в кожаные мешки складывали.