Сказ о том, как тяжела попаданская доля (СИ)

— Старовата?! — искреннее удивление Геральтины граничило с таким же искренним возмущением. Все дело было в том, что девушка сейчас пребывала в том самом счастливом возрасте, который был идеально сбалансирован в плане желаемого и действительного. Она больше не хотела выглядеть старше своих лет, так как именно теперь это ей не требовалось. С другой стороны, Геральтине пока не было нужды выглядеть моложе, чем она есть, потому что еще совсем недавно ею был успешно преодолен рубеж буйного возраста «от 13 до 16», когда воз и маленькая тележка обременений и запретов жестко и жестоко обрубали открывшиеся было широкие возможности приобщения к прелестям взрослой жизни.

— Ну так, ты уж девка взрослая, а у нас тут мир ЙА, — заявил один из рабочих.

— Чего? — переспросила Геральтина, удивленно взирая на монументальную фанерную конструкцию, представляющую из себя диск (девушка приняла бы его за макет солнца, если б не наполовину покрывающая его ярко-малиновая краска). Рядом с диском мирно паслась самая настоящая овца. Рядом с овцой располагалось непонятного назначения сооружение, снабженное столешницей, на котором и разыгрывалась доминошная баталия (отзвуки этой битвы как раз и слышала Геральтина, блуждая в полях). За импровизированным столом сидели двое рабочих в заляпанных малиновой краской комбинезонах, а рядом стоял третий, всем своим видом являя воплощение богини Немезиды.

— А чего это вы тут делаете? — спросила Геральтина.

— Чё, не видишь разве, солнце красим, — кивнул один из доминошников на фанерный диск.

— А зачем?

— Так мир ЙА потому что, — сказал рабочий-Немезида.

— У-у, — протянула Геральтина. — Я смотрю, тебе лавры некоего королька спокойно жить не дают. Тот тоже все говорил, мол, государство — это я. А ты аж на цельный мир замахнулся.

— Не, — покачал головой образованный пролетарий. — Людовик ХIV здесь ни при чем. Потому что ЙА — это аббревиатура, которая означает «йунный аффтар».

— Это еще что за хрень?

— Это не хрень, это хуже, — пояснил рабочий. — «Малиновое солнце котилось к вечеру», — продекламировал он. — Ну, вечер, положим, для нас организовать не проблема: шест, доска и белая краска — табличку в пять минут соорудили. Солнце в малиновый цвет покрасить тоже можно. Вот овца пока окотиться никак не может. Когда брали, хозяин утверждал, что беременна, и окот произойдет с минуты на минуту. Да только вторые сутки уже ждем — а эта зараза ни в какую. Вот мужики и расслабились в ожидании…

— Зачем вам беременная овца? — не поняла Геральтина.

— Солнце же окотилось, в смысле, котилось. Ну-у, а поскольку само солнце все-таки котиться не может, как бы кому-то этого ни хотелось, приходится прибегать к подсобным средствам.

— Ну да, у нас в следующем предложении: схватив ведро с водой, бочка вспыхнула и загорелась синим пламенем, озаряя… освещая… Тут у него как бы обрывается, фантазия иссякла, — встрял второй рабочий. — Нужны будут веревка, колесо, рычаг… Кстати, ведра с водой у нас пока тоже нет.

— Надо детское ведерко взять, емкостью со стопку. А то не выдержит доска, — заметил третий.

— В принципе, разумно, — согласился первый рабочий, видимо, главный в бригаде. — В тексте не оговаривается, каких размеров было то ведро.

— Надо обруч в бочке расклепывать, — скуксился второй.

— Лучше просто одну доску подпилить, а то вся бочка к чертям развалится, — внес рацуху третий.

— Почему бы просто не исправить в слове «котилось» «о» на «а»? — спросила Геральтина, возвращаясь к первому предложению опуса неизвестного автора.

— Невозможно. Это нанесет жестокую травму ранимой детской душе йунного аффтара.

— Ну и что? — не поняла Геральтина.

— Ну и нельзя! — парировали рабочие.

— Да почему нельзя-то?

— Не, ты хочешь, чтоб мы по миру пошли? — возмутился тот самый образованный рабочий.

— А вы-то тут при чем?

— А при том, что без нашего участия миры, которые придумывают и описывают ЙА, существовать не могут. А так, ты только посмотри, что за красота: мужики при деле, работа кипит…

— Да уж, вижу я, как она у вас кипит, — хмыкнула Геральтина, окинув взглядом столешницу, на которой были уложены в причудливую фигуру костяшки домино. — И слышу, — добавила она.

Неизвестно, что собирался ответить ей рабочий, потому что на горизонте появился еще один обитатель этого странного мира. Это был довольно пухлый низенький мужчина, бегущий по полю со всей возможной скоростью, на которую только были способны его коротенькие ножки, размахивающий руками и традиционно матерящийся.

— Ну, что я вам говорил, — обратился к подельникам первый рабочий. — Дождались? Вон, Михалыч бежит — земля дрожит. Ща начнет нудеть.

— А мы его — на хуй, — дружным дуэтом заявили доминошники. — А будет рот раскрывать, скажем, что сваливаем, и пусть сам въебывает.

После этой сакраментальной фразы трое мужчин и Геральтина уже в молчании ожидали, пока вопящий Михалыч добежит до них и озвучит таки причину своего возмущения.

— Так и знал! Сидите, хуи валяете, — это было первое, что они услышали, когда Михалычу наконец удалось добраться до места и немного отдышаться.