Сказ о Владе-Вороне (СИ)

«А конец все равно один», — говорил Кощей, смеялся весело и зло, глядя на новопришедшую в Навь душу какого-нибудь попа, при жизни с пеной у рта отстаивавшего явление самозванца, которого на самом деле не существовало.

Некоторые винились, прощения даже пробовали просить. Только смысл? Кощей — не их выдуманный божок, за мелочи не мстит, тем паче людям. Ненавидеть и мстить кому-то — значит поднять того до своего уровня или же самому снизойти. Кощей самого себя уважать перестанет, ежели хоть раз поступит подобным образом.

Тропинка вывела к ручью сладкоголосому. Не источнику воды живой, но сладкой, утоляющей жажду любую, невзгоды и печали, продлевающей век человеческий, а божествам дарящей силу и бодрость. Только нельзя от забот бежать — Влад слишком хорошо понимал это, да и знал, что за таким обычно следует. А ему так и так несладко.

Присел он на бережок, задумался. Обронила березка лист. Медленно кружа, упал он на гладь водную, но не уплыл, течением уносимый. Принялся танцевать перед Владом, словно нарочно внимание привлекая. С каждым новым кругом звон в ушах нарастал. Откуда — достаточно лишь взгляд скосить, чтобы увидеть синие колокольчики.

— Знаю, что вышел срок твой, краса ненаглядная, — проронил Влад. — Да только не тебе я принадлежу. Выбрал я бессмертие.

В ответ послышался звонкий девичий смех, а в нем — сталь острая. Три года уж давно миновало, как Влад вызволил Кощея из плена Марьи Моревны. Как ему удалось, он и сам не ведал, а ежели бы кто спросил, не ответил. Хотел очень, жизни своей не жалел, всего себя положить готовился добровольно, вот и одержал победу, не прельстился красой, милее и роднее какой нет ни в одном из миров. Моревна же пообещала, что не прожить ему долго. Сам к ней явится.

Влад, впрочем, делать этого не собирался. А Кощей отпускать своего посланника — тем более. Правда, действовал он по-своему: как привык. Вначале уговаривал, потом убеждал, а Влад долго не соглашался: страшно ему было отпить из живого источника, бессмертие принять, так и не войдя в полную мужскую силу. Время в замке кощеевом медленно тянется, а не серым волком бежит вприпрыжку. Год — за три, а то и все тридцать три. Как срок Моревны к концу подошел, выглядел Влад все тем же юнцом, едва порог совершеннолетия перешедшим. И, конечно, оставаться в таком образе навечно он не горел желанием.

«Может, достаточно все же тех капель, что источник на меня уронил?» — спрашивал постоянно.

«Нет, недостаточно», — получал в ответ.

Кощей терпел долго, после все же не выдержал. Первые капли воды живой обманом влил против воли, только потом успокоился и снова стал из своего замка отпускать. Повздорили они тогда крепко. Едва ли не навсегда.

Где ж такое видано: птиц томить взаперти?! Это еще ежели не припоминать слова самого Кощея о свободной воле! Пусть, Влад завещан был царю Нави еще до рождения. Да, он посланник, способный во всех мирах летать. Да, ворон-оборотень, вещий, ученик и, наверное, уже не самый распоследний чародей на свете. Да, он душу свою Кощею отдал, тем самым отцов договор с ним подтвердив. И убегать от него, тем паче с помощью смерти, не стремится. К тому ж как такое вообще устроить, коли Навь — и есть царство загробное, а Кощей — его властитель? Однако Влад — не раб, не слуга и не вороний камень в сундуке с самоцветами!

Год жили во дворце порознь, парой слов, бывало, в день не перемолвятся. Влад, коли не было для него поручений, срывался в небо: улетал к Златоусту в Китеж-град на Белозерье постигать науку волховскую живительную, Кощею неподвластную, или к няньке — уму-разуму учиться, или просто носился над Явью, за людьми подглядывая. Только не мог он пролететь над горем и несправедливостью, ничего не сделав. Кому просто помогал, кому перья дарил, чтобы в случае нужды на зов принестись на крыльях ветра. Не думал он тогда, что нужду люди понимают всегда по-своему. Для кого-то повод позвать его — нищета и грань смерти голодной, а для кого-то — жемчуга мелковаты и яхонты красны недостаточно.

С Кощеем они все же примирились. Влад уж и забыл, как оно вышло. Не мог он долго без него обходиться: душа болела, тоска заедала, а краски пред глазами выцветали. Кощей был тем, кто яйцо охранял, что Род в образе утицы снес и из которого все сущее вылупилось. Знал он много, никогда с ним рядом Влад не скучал. Да и просто молча сидеть, думать о своем в его присутствии хорошо было: очень спокойно, счастливо. Он искренне наслаждался тишиной и тем, как течет время. Мимо течет: ни гоняться за ним, ни хватать, ни просто плыть по течению не надобно.

— О чем задумался, птица моя вещая?

Влад вздохнул, улыбнулся, поднял взгляд. Хоть и говорил Кощей мягко, а в глазах стыли синие острые искры и злость ледяная. И дураку ясно, почему и на кого. Нужно быть совсем уж невеждой, чтобы не знать, к чему роняет береза лист в саду, никогда не увядающем. А уж кто и в который час слышит колокольчики — тем паче.

— О делах невеселых птицы злокозненной, — пошутил Влад, впрочем, неудачно.

— Снова с Финистом сцепились?

— Он налетел, я лишь ответил, — уточнил Влад.