И не стало больше Оловянного королевства.
А Хитрый Лапоть забрал весёлых зверей и дальше пошёл — дело для солдата везде сыщется…
О солдате этом и доселе во всех местах, где он бывал, сказки сказывают, песни поют. Тут и сказке конец, пускай веселится наш добрый молодец…
Когда все разошлись, бабка Ульяна уложила спать Игната и Якова-Дурынду на лавки.
— Не шагать же Якову на ночь глядя в своё село, — бормотала бабка, хоть и холуй Спирькин, а всё же мужик работящий.
И полезла сама на печь, к Стёпке.
А глухой ночью, когда все крепко спали, Дурында выкрал из потайного места у дверной притолоки заветную расписку и отнес её Спирьке.
— Эх, и посчитаюсь же я теперь с солдатиком! За всё посчитаюсь! И за мельницу, и за коня, и за подати! Шкуру с него спущу! — захрипел Чёрт.
Потом осмотрел бумагу внимательно, убедился, что это именно та расписка, не подменённая, и сжёг её на свече. А пепел в землю затоптал.
— Тебе, Дурында, за это десять рублей было положено, — сказал он, и змеиные глазки его злорадно блеснули, — но ты мне должен пятнадцать, так что за тобой пять…
— Когда же это я должен был? — удивился Дурында.
— Я лучше помню, — усмехнулся Спирька. — И молчи, не перечь, а то скажу солдату, кто его обокрал, уж он из тебя чучело гороховое сделает и на огород поставит… Пошёл отсюдова, пока не позовут! Иди к Игнату, ложись снова на лавку и спи, будто и не знаешь ничего!..
10. Как заварилась каша
Солдат даже из топорища нашу сварить может.
Когда ветер затихал, замирали крылья мельницы, останавливался весь круговорот. Слышно было, как капает в реку вода с бадеек, как они поскрипывают, раскачиваясь, на верёвке.
Смотреть на «машину» собирались по вечерам все крестьяне со всего стоеросовского удела. Они сидели — кто на берегу, кто возле жёлоба, а кто под мельницей — и уважительно, с удивлением и радостью глядели на ручей, текущий в поле.
Приехали взглянуть на Игнатову придумку и Парамон со Спирькой. Поп и Чёрт прокатились на своём возке взад и вперёд — для важности, — потом слезли, осмотрели со всех сторон вместе с Игнатом и Савушкой «машину».
— Ежели что вырастет — половина урожая моя! — сказал Спирька. — Чья мельница-то? А? Ну так вот…
Игнат усмехнулся:
— Сочтёмся. Цыплят по осени считают.
— Не беспокойся, Игнатик, сочтёмся, придёт час, — подхватил Парамон и ощерился в беззвучном смехе, — ох, сочтёмся!
Спирька-Чёрт хрипло крикнул:
— Но, трогай!
Братья укатили, а пыль ещё долго стояла на дороге.
— Пусть потешатся, — говорил Спирька, лениво погоняя лошадей, — не половину, а всё у них заберу, до зёрнышка. Ежели ничего земля не уродит, то крыши с изб поснимаю, а своё возьму!
— Игнатик себе на уме, да мы похитрее его! — Поп Парамон почти мурлыкал от довольства. — Дурында твой молодцом — теперь солдатику худо будет. Расписочку хвать-похвать — ан ищи ветра в поле! Князь залютует батогами Игнатика до смерти забьёт, а мы от всего отопрёмся…
— Мечтал солдатик нас погубить, княжеской милости добиться, с его руки перстень получить, а получит кандалы! — захихикал Спирька.
— Перстень? — Поп Парамон вскрикнул так громко, что лошади от испуга припустились рысью. — Перстень, Спирька! Вот что Игнатик у князя украл! Перстень!
— Тебя опять дурманом-травой опоили? — натягивая вожжи и сдерживая лошадиный бег прошипел Чёрт. — Заговариваешься!
— Охо-хо! — радостно ударил поп ладонями по коленям. — Да не держи лошадок, погоняй поскорее, у меня в горнице разговоры разговаривать сподручнее… Хоть поле пустое, да и у него уши есть.
Поп и Чёрт даже попадью в свой план не посвятили. Девчонку Аринку со двора прогнали, чтоб не подслушала ненароком.
Они сидели на лавке одни в горнице, пили брусничный квас и, то и дело сталкиваясь головами, шептались.
— Коль только князь — батюшка хватится своего перстня любимого, сказал поп, — мы скажем:
«Вот Игнат-солдат отгадчик, всё знает, всё видит… Коня боярского отыскал лихо! Пусть он и перстень разыщет».
— С конём-то он нас обманул, подсмотрел. Савка болтал, что видел его в тот вечер в лесу, а перстня солдату не найти вовек, — хрипло зашептал Спирька, и его змеиные глазки загорелись зелёным пламенем.
— А ежели найдёт всё же? — беспокойно спросил поп.
— Как же он найдёт, — хихикнул Чёрт, — ежели Дурында перстень этот в солдатской же избе и спрячет?
— Охо-хо! — только и охнул поп. — Лихо удумал!