Сказ столетнего степняка

Долгими зимними вечерами мы начали рассказывать друг другу сказки, легенды, притчи, все что знали. Рассказывали про свою жизнь, про людей, о пережитом. Бывало, повторялись, вспоминали, заново переживая те или иные события. Это было здорово, освежали память, помогало оставаться человеком.

– Когда выйдем из тайги, заберу тебя с собой! – говорил я Татьяне совершенно серьезно.

– И что дальше? Как жить-то буду там? – вопрошала целительница.

– Как что? Будешь моей женой, будешь лечить людей!

– Но у тебя есть любимая Халима!

– А ты будешь токал – второй женой!

Это предложение Татьяна не воспринимала всерьез. Она даже не могла понять и смеялась надо мной.

– Нет, это дикость какая-то! Ни за что не соглашусь! Лучше ты оставайся со мной! – говорила Татьяна. – Если любишь – останешься!

– Люблю, поэтому заберу с собой! Но ни за что не останусь!

– Как любишь? А Халима?

– Я вас обеих люблю!

– Не понимаю, как можно любить сразу двух женщин?!

– Была бы мужчиной, поняла бы! – подтрунивал я. – Вот, смотри: львы имеют свой прайд, жеребцы – косяк. Да все в природе правильно, естественно. Только мы, цивилизованные люди, нарушили законы природы и установили свои, искусственные.

Она засмущалась.

– Не уговаривай, не соглашусь ни за что!

Мы обнялись, и слышно было только биение сердец.

Мне очень нравилось разжигать огнь в печи. Это было целое искусство, украсившее нашу однообразную жизнь.

Сначала аккуратно складывал высушенные ночью щепки, затем сверху накладывал несколько дров покрупнее и разжигал огонь. Когда огонь разгорался, сидел у печи и долго-долго смотрел на огонь. Языки пламени весело играли в свою горячую игру, сыроватые, замороженные дрова шипели, а затем с треском начинали гореть. Я видел много огня, можно сказать, горел в огне. Но этот огонь был совсем другим. Он был мирный. Глядя на языки пламени, я вспоминал свой далекий дом, тосковал по родному очагу.

Несколько раз, летом, мы пытались выбраться из тайги, найти людское поселение. Готовились, запасались продуктами. Потом выходили в путь, делая топором зарубки. Ничего не выходило, и мы возвращались назад.

Почти три года прошли в тайге. Три долгих зимы пережили вдали от людей. Только вдвоем. Но я верил, что когда-нибудь выберусь отсюда. Закончить свой век вдали от родного края не хотелось. Мы готовились к последнему путешествию через тайгу.

У меня была одна-единственная цель и мечта – дойти до родной земли, переступить порог своего дома, увидеть мать, детей, жену и родственников, перекусить вместе с ними кусочек баурсака – хлеба, и можно было умирать. Лишь бы дойти до дома, сказать слова прощания родным и улечься в могилу на родной земле! И ничего не пугало! Никакие энкеведешники, особисты, фашисты, шовинисты мне больше были не страшны! Домой, домой, домой! Этот властный зов звучал все сильнее и сильнее, не давая покоя моей, казалось бы, умиротворенной, излеченной душе.

…На третий год, как только наступило лето, мы тронулись в дальний путь. Риск был большой: впереди лежала глухая тайга и опасная неизвестность. Но и нам не хотелось отступать. Больше жить здесь и ждать мы не могли.

Шли непрерывно, день за днем, ориентируясь по солнцу и звездам. Так прошло несколько недель. И чудо… Наконец-то мы вышли из тайги!

А еще через несколько дней добрались до поселка, где жила бабушка Татьяны. Она была еще жива, было ей уже хорошо за восемьдесят. Но она хорошо выглядела, двигалась энергично – целительница! Дети Татьяны уже выросли. Трогательная была встреча родных через четырнадцать лет – они радовались и плакали. На мои глаза тоже невольно навернулись слезы.

Недельку прожил у них. Но пришло время прощаться.

Бабушка и ее дети поблагодарили меня за спасение и поддержку Татьяны, я благодарил их за то же самое.

Татьяна проводила меня до окраины. Долго не могли проститься. Отойдя довольно далеко, оглянулся – она все еще стояла у дороги. Она помахала мне ручкой. Я ответил тем же. Мы оба понимали, что расстаемся навсегда.

Такова жизнь – состоит она из встреч и расставаний, и мы, люди, взаимосвязаны незримыми нитями судьбы.

Почти целый год продолжалось мое мытарство. Бродил по вокзалам, станциям, селениям, по степи. По дороге я узнал о смерти Сталина. Не знаю, но, кажется, на душе стало легче и появилась надежда на спасение.

Железное благо

Когда приехал в родной край, никто меня не узнал. Даже сам толком не понимал, кто теперь я – фронтовик или преступник?

Отправился на фронт сорокалетним мужчиной из города Степняка, а вернулся пятидесятичетырехлетним пожилым человеком в аул посреди койтасов. Многие знакомые уже умерли или разъехались кто куда. У всех была своя трагедия, раны войны еще кровоточили, и людям было не до других. Проблем хватало и у властей, началась целинная эпопея, так что никакого интереса ко мне ни у кого не возникло. Наша семья в начале войны переехала в аул посреди койтасов, к старшему сыну, табунщику Кабдошу. Они мне писали об этом на фронт, поэтому я точно знал, куда идти.

Я пришел домой вечером.